От автора

История этого произведения началась в далёком прошлом, когда родился его проавтор. Великий поэт Гунадхья, который столь же известен и почитаем как и легендарные мудрецы Валмики и Вьяса, написавшие Рамаяну и Махабхарату. Его высокохудожественное произведение под названием «Брихат-катха» или «Великий сказ» послужило основой для «Панчатантры»; китайской «Сутры ста притч»; «Тысяча и одной ночи» и т.п. Одна только история возникновения Брихат-катхи – это удивительнейшее произведение, полное драматизма. Поэт Гунадхья является реальной исторической личностью и современником Чанакьи Пандита, царя Чандрагупты; Шакаталы, министра царя Нанды и вараручи или же Катьяяны, Величайшего учёного-грамматика. Это произведение состоит из 100000 двустиший–шлок и было написано им на языке пайшача, поскольку проиграв спор своему оппоненту . Гунадхья обязан был забыть все языки, которые знал: санскрит, пракрит и бхашу, местный язык. Принял обет мочания, он вынужден был уйти в лес горы Виндхья. Там он встретился с существами под названием пишачи и изучил их язык. От главного среди них, Канабхути, он услышал историю, поведанную богине Парвати её супругом. Богом Шивой. Пока Канабхути ему рассказывал эту историю, Гунадхья вспомнил, что он являлся низвергнутым в мир людей полубогом-ганой по имени Мальяван и что его миссией на Земле является записать и распространить эту историю. В течении восьми лет он писал это произведение. Изначально оно состояло из 700000 двустиший, и было писано его собственной кровью, поскольку в лесу не было чернил.

Два ученика Гунадхьи, гунадева и Нандидева отправились по просьбе учителя к царю Сатавахане, который был большим ценителем литературы, для того чтобы он распространил это произведение по всему миру. Но, возгордившись своей учёностью, царь отказался этого делать, поскольку язык пайшача считал варварским. И так надежды поэта не оправдались и он впал в глубокую депрессию. Поднявшись на вершину горы, убитый равнодушием царя, поэт разжёг костер. Сидя перед костром, он прочитывал каждый листок своего произведения и бросал его в пламя. Животные, жившие в этом лесу окружили его и жадно внимали, забывая при этом есть. Так сгорело 600000 стихов «Брихат-катхи». С великим трудом ученикам удалось уговорить поэта сохранить одну часть этого произведения, в которой было 100000 шлок. И, вот, однажды, царь Сатавахана заболел и лекари все, в один голос сказали ему, что причина болезни – это то, что мясо, приготовленное поваром, чересчур сухое. Царь вызвал поваров, но они сказали – «Мы не виноваты: такое мясо добывают охотники. А охотники в свою очередь сказали: «О, божественный! В лесу живет один брахман: он читает стихи, бросая прочитанные листы в огонь, а животные, окружив его, слушают их, забывая при этом о еде. Поэтому и мясо которое мы тебе доставляем – сухое!» И царь из любопытства отправился в лес. Там он увидел Гунадхью, заросшего до самых пят волосами. Царь спросил его, кто он такой. И из ответа он понял, что Гунадхья был ни кем иным как близким слугой самого Бога Шивы. Раскаиваясь, царь поклонился мудрецу в ноги и спросил – «Чем я могу послужить тебе?» Гунадхья ответил – « Я сжег 60000 стихов моего произведения. Осталась лишь одна часть, в которой 10000 строф. Возьми его себе, а мои ученики тебе это растолкуют». Когда царь ушел, Гунадхья сосредоточив свой ум в молитве, оставил человеческое тело и возвратился в своё изначальное положение, ибо бремя проклятья спало с него.
Так царь с помощью Гунадева и Нандидева уяснил сказание, и щедро вознаградил их. Он лично написал «Вступление к сказу», дабы люди узнали его историю. Так это произведение стало известным во всем мире.

Его перевели на санскрит около 30 различных авторов, среди них самым значительным является гений поэзии Сомадева. Его произведение Катхасаритсагара» является сокращенным вариантом «Брихат-катхи» и включает в себя 21388 двустиший-шлок.

О Самадеве известно очень мало. Известно лишь имя его отца, брахмана по имени Рама и его покровительницы царицы Кашмира Сурьямати. Как правило, цари тех времен были от природы ценителями искусства и поддерживали талантливых людей, и даже селили их у себя во дворце, спасая от крайней нужды и преследований со стороны ортодоксальных брахманов и их последователей – фанатиков. Когда в 1081г. жизнь царя Кашмира Ананты, а следом и его супруги Сурьямати оборвалась, поэт, спасаясь от смуты в государстве, вероятно, искал себе прибежище за пределами Кашмира…

В состав этого произведения «Катахасаритсагары» или «Океана сказаний»  включено так же произведение под названием «25 рассказов веталы». Оно является обособленным произведением. На русский язык оно переводилось с санскрита учёным И.Д. Серебряковым, с монгольского «Волшебный мертвец» Б.Я. Владимирцовым, с тибетского «Игра веталы с человеком» Ю.М. Парфионовичем.
«Истории из уст мертвеца» являются его стихотворным вариантом, и по максимуму адаптировано к западному читателю.
Буду счастлив узнать, что эта книга Вам понравилась.

Легков С.А.

Страна есть одна: зовётся она Пратиштхана.
Её омывает собой Годавари-река:
Ей правил достойно без всяческой лжи и обмана
Сын Викрамасены, чья слава проникла в века.

Без меры силён, он был равен Царю Поднебесья,
Что молнии мечет и дождь льёт на наши поля.
Ценителем был искусства и чужд мракобесья.
Тривикрамасена — так звали того короля.

Так полн добродетели, был он любимец народный.
И, чтоб дела царства в среде мудрецов разбирать,
Всегда возглавлял Зал Собраний король благородный,
Решая кого наградить а кого покарать…

Собрания Зал — украшение царской светлицы:
Пол выложен мрамором белым, весьма дорогим
Резные колонны его украшали девицы,
Что телом блистали прекрасным, почти что нагим.

Его высоченные стены, покрытые златом
Багровым песчанником сложенны цвета огня
Так, царь там всегда восседал в одеяньи богатом
С утра до полудня едва ли не каждого дня.

С завидной настойчивостью посещал Зал Собраний
Один человек — Кшантишила — буддийский монах.
Он плод всегда нёс королю, преисполнен стараний,
И Зал покидал, пожелав царю всяческих благ…

Тривикрамасена, тот царь, улыбаясь притворно,
Из рук  Кшантишилы брал плод с неохотой всегда
Едва уходил тот монах уж на выход покорно
Царь этот тотчас же того избавлялся плода:

:Хранитель сокровищ царя был по левую руку,
И, так, продолжая с министрами царский совет,
Ему государь этот фрукт ложил сразу же в руку —
— И так прошло десять, а может и более лет…

И, вот, однажды, когда тот монах, Кшантишила,
Отдав свой гостинец царю, тут же скрылся из глаз
Мартышка учёная, вырвавшись, плод тот схватила
И тут же разгрызла: в нём был драгоценный топаз.

Он был безупречно красивый, оттенка заката;
Вне всяких сомнений, в нём было под 20 карат;
Он был превосходен и выглядел очень богато:
Перстами держа его, царь был несказанно рад.

Затем, повернувшись к хранителю царских сокровищ,
Правитель Пратиштханы задал уместный вопрос —
— «Куда ты плоды эти дел, о, хранитель сокровищ?»
Сказал казначей королю, перепуган всерьёз —

«О, царь-государь, что сияет как на Небе — Солнце,
Все эти плоды, что буддийский монах приносил,
Бросал я в сокровищницу, сунув руку в оконце!»
«Идём-ка туда»: казначея король попросил.

Сокровищницу отворил казначей поскорее.
И всем было видно, что сгнили все эти плоды.
Застыл государь, без числа самоцветов узрея,
И стал теребить прядь курчавой своей бороды.

Огромная груда каменьев блистала огнями,
Собой отражая полымя зажжённой свечи:
Король любовался бесценными теми камнями,
Пускавшими в сумрак как-будто живые лучи…

Сказал государь казначею — «Как ока зеницу
Сокровище то береги от недобрых очей!
Пускай же тобою надёжно всё это хранится,
О, преданный Долгу, мой верный слуга-казначей!»

На следующий день, как обычно, в то самое время,
Буддийский монах во дворец государя пришёл.
В бордо был одет он, его было выбрито темя:
Держа в руке плод свой, он снова к царю подошёл.

Тривикрамасена промолвил — «Скажи по-секрету:
Зачем ежедневно ты мне угождаешь, монах?
Зачем каждый день ты приносишь мне по самоцвету,
Который увидеть возможно лишь в сказочных снах?

Подарок я твой не приму, коли мне не доложишь.»
Монах ему молвил — «Свершаю я тайный обряд:
Для этого нужен герой мне. Коль ты мне поможешь,
То буду я, царь-государь, до безумия рад!»

Послушав его, Пратиштханы король согласился
И этот монах, вдохновлённый вновь заговорил —
— «Хотел бы я, царь, чтобы ты тёмной ночью явился,
Дабы я обряд непростой без проблем сотворил.

На день на четырнадцатый, что зловещ и ужасен,
Когда пребывает в ущербе на небе Луна,
Ты, мой дорогой государь, своим мужеством красен,
Прийди на кладбище, чтоб долг свой исполнить сполна.

Ты должен прийти туда сам: не бери с собой стражу
Я буду тебя под баньяном большим ожидать.
Сказал ему царь — «Твою просьбу, монах, я уважу:
Ведь должен тебе за добро я услугой возздать!

И, вот, наконец-то, та тёмная ночь наступила,
И вспомнил своё обещание праведный царь.
Царя-государя полночная мгла обступила,
В которой скрывалась коварно нечистая тварь…

Так, в первую стражу ночную, во плащ завернувшись,
Король Пратиштханы взял в руку свой острый палаш,
Пошёл царь на кладбище, в сумрак ночной окунувшись,
В котором Ракшасы творили свой чёрный шабаш.

Визжали там злобные духи, дакини, веталы,
Которые в тьме этой за мясо трупов дрались:
Сверкая зубами те чуда, размером немалы,
На этом кладбище в ту страшную ночь собрались…

Ужасная тьма того места мрачнее казалась,
Одетая в зарево всех погребальных огней:
:Их пламя багровое в небо полночное рвалось,
Которое было смолы, вне сомненья черней.

Костров погребальных огни походили на очи,
Что зрели добычу, пуская до неба дымы.
Сгущались потёмки той страшной пугающей ночи,
Покрывшей долины и горы а также холмы…

Во тьме того кладбища всюду валялись скелеты,
И кости белели во тьме этой и черепа:
Они, челюстями стуча, словно пели куплеты.
Сквозь кладбище это царя пролегала тропа…

Бесстрашный правитель уверенно шёл той дорогой:
Решимости полн был король, до безумия рьян.
И, вот, он узрел, наконец, в обстановке убогой,
Вниз свесивший корни огромный зловещий баньян.

Под этим баньяном правитель монаха приметил,
Который чертил на земле свой магический круг.
«Пришёл я, о, Бхикшу!»: его царь радушно приветил. —
— «Какую могу я свершить для тебя из услуг?»

Увидев правителя, бросил монах своё дело,
И, заулыбаясь, промолвил — «О, славный король!
На древе шиншапа, вон там, висит мёртвое тело:
Его принести для меня ты оттуда изволь!»

Его речи выслушав, царь твёрдо молвил — «Согласен!
Тебе я, о, Бхикшу не дам от ворот — поворот:
Ведь долг говорят среди мудрых отдачею красен,
А я представляю аристократический род…

Так, с теми словами пошёл благородный правитель
На южную сторону кладбища, тая во тьме…
Похожи собою на Адского Мира обитель,
Пейзажи кладбища ужас вызывали в уме…

Закутанный в плащ тёмно-синий, монарх непреклонно
Шаги направлял по дороге средь мрачных костров:
Они вырывались как-будто из пастей дракона,
Что скрылся под твердью земною, без меры суров…

И, так, царь, достигнув, вконец, того самого древа:
Горелою плотью покойных смердело оно.
Оно, простираясь ветвями направо-налево,
Кострами опаленно, было как уголь — черно…

Наверх посмотрел государь и увидел картину:
Висел там покойник, багрянцем костра озарён
Качаясь на ветке мертвец, облачённый в каупину
Был страшен собою, а цвет его кожи — зелён.

Взобравшись на древо, король перерезал верёвку,
И шлепнулся на земь покойничек и зарыдал.
Царь быстро спустился, свою проявляя сноровку,
И, думая — «Жив он!»: царь пульс проверять ему стал.

И захохотал этот труп ужасающим смехом,
И царь догадался: вселился ветала в него.
И глас короля разлетелся по кладбищу эхом —
— «Вставай и пойдём поскорей: ты разлёгся чего?!»

Но тут царь узрел, что покойника нету на месте,
И он, улыбаясь, висит на том древе опять…
Но, всё же, героев сердца преисполненны чести:
Упорства и доблести их не удастся отнять.

Взобрался на древо король, вновь верёвку осёк он
И сбросил на землю тот труп и на плечи взвалил.
Вдруг мёртвого веки, как-будто наличники окон,
Раскрыли глаза и покойничек заговорил —

— «О, царь-государь! Ты пойми, что без дела лежу я
А ты меня тащишь, так свой надрывая пупок
Послушай, правитель Пратиштханы, что расскажу я,
Чтоб ты, неся тяжкое бремя, развлечься бы мог.

РАССКАЗ ПЕРВЫЙ

О царевиче и красавице.

Есть град Варанаси — обитель Треокого Бога,
Которого люди почтительно Шивой зовут
Подобных святых городов в этом мире немного:
Там благочестивые люди извечно живут.

Святые потоки реки, чьё название — Ганга,
Низвергнувшись назем из Неба раскрывшихся врат
Теченьем своим огибают почтительно с фланга
Тот милостью Божьей исполненный сказочный град

Там правил когда-то святой царь Пратапамукута,
Себе подчинивший враждебных ему королей
Его юный отпрыск по имени Ваджрамукута,
Красивый собою, был Бога Кандарпы милей…

А Буддхишарира, друг принца был сыном министра:
Царевич ценил его за проницательный ум.
Проблемы царевича он разрешал очень быстро,
Нося в своём разуме море блистательных дум.

Царей развлеченье любимое — это охота:
Цари коротают за этим занятьем досуг.
В зверей пострелять королям до ужаса охота,
Чтоб поупражняться в сноровке и твёрдости рук.

Принц Ваджрамукута был не исключеньем из правил:
Он с сыном министра совместно решил ехать в лес.
Рутину дворцовую он, не колеблясь оставил,
И с Буддхишарирой в свою колесницу залез…

Так, острые стрелы метая направо-налево,
Вершили царевич и друг его дело царей:
Убили те тигра большого и грозного лева,
И множество прочих опасных для люда зверей.

Советника сын и его друг принц Ваджрамукута
В окрестных лесах разогнали немало зверья:
Так, время промчалось стремительно, словно минута,
И в раже охотничьем в лес углубились друзья…

Тот лес был подобен обители Бога любови,
Где слышалось сладкое пение всяческих птиц:
Цветочный свой лук, как обычно, держа наготове,
Сжимал Купидон стрелы пальцами крепких десниц.

Деревья, как-будто бы слуги своим опахалом,
Махали цветущими ветками в такт ветерку…
Довольны собою а также своим ареалом,
Кукушки весну воспевали, сидя на суку…

Там пели скворцы с соловьями свои дифирамбы
И славили громко любовь на своём языке
Обсев ярко-желтые в цвете роскошном кадамбы,
Они, то и дело, срывались в крутое пике…

По веткам деревьев, в листве прятались попугаи:
Они звали, полные страсти, подружек своих.
Там голубей сизокрылых немалые стаи
Сновали по ветвям огромных разросшихся фиг.

Сквозь лес продвигаясь сквозь этот всё дале и дале,
Они, наконец-то увидели озера брег:
Оно, разливалось волнами в далёкие дали
Подобно Отцу-Океану, супругу всех рек…

А на берегу его — девушка, словно из сказки:
Своей красотой та блистала как-будто алмаз.
Её, словно у оленихи, красивые глазки,
Лицо и пропорции тела ввергали в экстаз

Она со служанками в озере этом купалась,
Красою своей переполнив его берега
Лицо её словно бы дивным цветочком казалось:
Бело оно было, как гор Гималайских снега.

Взглянув друг на друга, царевич и эта девица
Тотчас же застыли, как статуи, на берегу
В смущении взаимном зарделись багрянцем их лица:
Те сходными стали горящему в тьме очагу.

Они, только встретившись взглядами, тут же влюбились,
Увидев обличья друг друга — шедевры Творца:
В плену друг у друга они лишь за миг очутились,
Похитив из клетки грудной друг у друга сердца…

Красавица мигом забыла про стыд и наряды,
Узоры ногою чертя на прибрежном песке.
Царевич, сражённый той девой был полон отрады:
Его сердце билось, а жизнь была на волоске…

Ломая главу свою, он задавался вопросом —
— «Кто эта красавица, что покорила мой ум?»
Подобно жужжащему рою, взбесившимся осам
Его карусель окружала мятущихся дум…

В венке белых лотосов та была как королева
Или как Богиня, сошедшая вниз из Небес
Красой озаряя пространство направо-налево,
Красавица эта не знала себе антитез.

В желаньи поведать царевичу кто та такая;
Живёт где она и всё прочее, девица та
Кокетничать стала с тем принцем, так знак подавая
И речь изливала в молчаньи, весьма непроста

К челу своему прикоснувшись изящным движеньем
Та вынула лотос, который в венке пребывал,
И сунула в рот, прикусив. С этим самым растеньем
Её, удивлённо царевич тот обозревал…

Ещё один лотос она заложила за ухо
И третий взяла, наконец, что венчал ей главу:
:Прижала она его к сердцу, вместилищу духа
И тут же со свитой ушла, примяв долу траву.

Домой воротившись, та дева упала на ложе
Но сердце её с тем царевичем всё же ушло
Вернувшись в свой град Варанаси, царевич пригожий,
Весь в думах о девушке той, сокрушался зело…

Спросил сын министра его, видя принца кручину —
— «Неужто так сложно красавицу эту добыть?
Дрожишь ты заране, ещё не взойдя на вершину:
:Изволь же эмоции эти в себе победить.

Ему возразил тот царевич — «О, друг мой любезный
Зачем ты напрасно меня утешаешь сейчас?
Меж нею и мной восстал занавес будто железный.
Забрала она моё сердце и скрылась из глаз!

Не знаю я город, в котором она обитает;
Не ведаю даже я как величают её
А также, к какому сословью её причисляют!…»
Сказал сын министра — «Не плачь, Благородье Твоё!»

Неужто ты знаки красавицы той не заметил,
Которые та тебе делала, отпрыск царя
Возрадуйся, сын государя, что обликом светел,
Ведь друга, такого как я, ты имеешь не зря!

Когда заложила она лотос за своё ухо,
Она этим жестом, царевич, сказала тебе —
— «Живу в царстве я Карнотпалы, великого духом!»
Взяв в зубы ещё один та молвила о себе —

— «Зубов врачевателя дочь я!» Прижав лотос к сердцу,
Сказала та дева, что ты её сердце украл.
Теперь этой тайны пошире раскрою я дверцу,
Чтоб ты всю картину яснее, мой друг, увидал:

В стране под названьем Калинга есть царь Карнотпала
Самграмавардхана там есть — врачеватель зубной.
Богатством его осыпает король Карнотпала,
Поскольку в зубах его дырочки нет ни одной

У лекаря этого, о, дорогой цесаревич
Красавица-дочь есть — зовут Падмавати её.
Она ему жизни дороже, о, славный царевич:
Вот что от людей той страны я узнал про неё.

Царевич весьма был обрадован теми речами
Смекалкой своей его очень обрадовал друг.
Взяв луки и стрелы, и вооружившись мечами,
Царю те сказали, что едут занять свой досуг.

Но на самом деле охота была не на зверя
За дочерью лекаря была охота у них
Коням необычным, два друга часть плана доверя,
Оставили сзади солдат и лакеев иных…

Так пересекли эти двое черту их границы
Калинги, соседнего царства достигнув предел.
Проехали те во врата Карнотпалы столицы,
Где ждал их безвестности мрак и неясный удел…

По улицам города этого долго блуждая,
Нашли они дом, где жил тот врачеватель зубов.
Жила совсем неподалёку старушка седая:
В лачуге её те два друга нашли себе кров.

Коней напоив, сын министра спросил у старушки —
— «Не знаешь ли, мать, где живёт здесь один врач зубной,
Самграмавардхана.» Забегали глазки старушки…
Сказала она — «Он живёт совсем рядом со мной

Ему я была как родная, о, добрые люди
Кормила его, когда была ещё молода
Он, будучи малым ребёнком, сосал мои груди
Но ныне большим человеком он вырос: о да!

Приставил меня он к своей дочери Падмавати
Да вот, не всегда удаётся ходить мне туда:
Ведь нет у меня мало-мальски хорошего платья.
Его отбирает мой сын, что приходит сюда.

Прожженный он в кости игрок, негодяй и проныра
Он, делая ставки, одежды лишает меня…»
Сказал сын министра — «Игра — есть порок сего мира
Богатство сжигает сей грех как языки огня!»

Прервав свою речь, сын министра с красивой улыбкой
Накидку весьма драгоценную ей подарил
Одежд надарил ей, расшитых серебрянной ниткой:
Так, теми подарками бабушку он покорил.

«Будь нам, словно матерь!»: промолвил ей отпрыск министра —
— «Ты миссию тайную заради нас соверши.
Иди же к зубов врачевателя дочери. Быстро!
И сердце её доброй вестью от нас всполоши

Скажи ей при встрече. «Сюда заявился царевич:
Тот самый, у озера. Любит тебя он зело.
По этой причине послал меня тот цесаревич
Стыду и испугу и прочим преградам назло!»

Старушка, дарами довольная, молвила слово —
— «Сейчас, дорогой мой сынок, я туда поспешу
И, вот, через время, вернулась назад она снова
Сказал ей царевич — «Тебя я сейчас попрошу

Поведать нам всё, что при встрече той происходило
Ответила та — «Я поведала ей обо всём.
Услышанное Падмавати весьма разозлило,
И я поплатилась, сыночки за это лицом!

Её две ладони, что были все в белом сандале
Зело отпечатались на моих бедных щеках.
И с руганью, что сроду уши мои не слыхали,
Меня та прогнала. И, вот, я стою в синяках…

Избита и оскорблена ни за что совершенно.
На мне отпечатались все десять пальцев её!»
Расстроили принца старушки слова совершенно…
Шепнул сын министра, мельком посмотрев на неё

Не смей горевать, о, Божественный: всё очень славно.
Красавица тайну, вне всяких сомнений, хранит.
О речи её сейчас я расскажу тебе главное:
Послушай, царевич. Пусть сердце твоё не болит.

Свои отпечатав персты в белоснежном сандале
На многострадальном лице той старушки, мой друг,
Сказала она, чтоб мы десять ночей подождали
Растущей Луны, пополняющей в Небе свой круг,

Поскольку до этого будет неблагоприятно.
Поэтому ты, о, Божественный, будь молодцом!»
Заулыбался царевич и молвил — «Понятно!»
И молвил несчастной старушке с разбитым лицом —

— «Возьми-ка, о, Мать, на базар эти деньги с собою
И что-нибудь вкусного нам на троих приготовь.
Прости Падмавати, что так поступила с тобою:
:По жилам течёт её очень горячая кровь…»

Когда десять дней миновало, то отпрыск министра
Промолвил старушке, любившей еду и питьё —
— «Сходи, мать, пожалуйста, в дом той красавицы быстро:
Вне всяких сомнений пришло уже время твоё.

Пошла она в дом Падмавати и тут же вернулась
И молвила сыну министра и сыну царя —
— «Я молча стояла, но та, словно кобра, надулась
И стала кричать, за слова ваши эти коря.

И, вот, наконец, она пыл успокоила в брани,
И, с видом суровым, зловеще молчанье храня,
Свои три перста на руке вымазала в шафране,
И в грудь меня ими ударив, прогнала меня.

Промолвил царевичу друг его — «Ты не теряйся:
Три пальца в шафране ударили бабушку в грудь —
— Ты выдержать эти три дня до конца постарайся.
Пока нечиста она — ты подожди лишь чуть-чуть.

Так, тайные знаки ему объяснил сын министра,
Который в том деле был непревзойдённый знаток
Три дня ожиданья промчались достаточно быстро
И, вот, наступил, наконец-то, назначенный срок.

Отправил министра сынок к Падмавати старушку:
Её обняла эта дочка зубного врача
Та яства ей преподнесла и наполнила кружку
Дала ей наряды и сняла накидку с плеча

Как только старушка уйти собиралась оттуда,
Снаружи послышался топот, визжанье и шум
Послышались громкие крики на улице люда
Что сердце тревожили и будоражили ум —

— Сорвался с цепи слон огромный: спасайся кто может!
Взбешённый, он мечется и всё по ходу крушит!
Кто выйдет наружу, тому и сам Бог не поможет:
Посредством слона Он сейчас правосудье вершит!

Зубного врача дочь промолвила. — «Главной дорогой
Не стоит тебе возвращаться, о, няня, домой:
Опасностей в этом пути тебе встретится много.
Ты главную улицу ту обойди стороной.

Сейчас, на верёвке с сиденьем ты дом мой покинешь;
А дале на стену по дереву ты заберись;
Чуть дальше ещё одно дерево — это твой финиш:
Хватаясь за ветви его, ты на землю спустись.

И так ты окажешься дома. Садись на сиденье!»
Служанки спустили её в слуховое окно
Так, эта старушка, похожая на привиденье,
Домой добралась таким образом очень чудно.

И всё рассказала друзьям по приходу старуха:
Поведала им она всё, что случилось там с ней
Сказал сын министра — «О, принц! Ни пера и ни пуха!»
Она тебе путь указала: стань духом бодрей.

Как только стемнело, царевич путём той старушки
Добрался до дома, увидев верёвку с седлом.
Вниз зрели служанки: их ушки были на макушке
Так взвился царевич в окно златопёрым орлом.

Царевич узрел Падмавати, красавицу эту,
Что была красою подобна прекрасной Луне,
Как-будто на небе звезда, преисполненна свету,
Похожа собой на богиню любви вполне…

Едва лишь заметив его, она тут же вскочила
И бросилась быстро, обняв шею сына царя:
Так страсти волна этих двух молодых захватила,
Пока не зарделась над тёмным надиром заря…

Свершился так брак этих двух по Гандхарвов Закону
И, этот царевич, желанье исполнив своё
От счастья расцвёл как цветок и, подобно шпиону
Он тайно сокрылся от взоров в покоях её.

Уж множество дней пронеслось и ночей вереницы
И вспомнил царевич о сыне министра тогда
Вот, ночью глубокой сказал он, однажды, юнице
Со мною приехал мой друг закадычный сюда

О, милая сердцу, живёт он совсем одинокий
В твоей старшей нянюшки доме: пойду я к нему.
К товарищу верному я не могу быть жестокий.
Назад ворочусь я: привет передам лишь ему.»

Услышав всё это от принца, спросила девица
Иди, никаких нет проблем, о, мой друг дорогой
Хочу я спросить лишь: Когда ты изволил явиться
На бреге озёрном взяв этого друга с собой

Ты уразумел мои эти секретные знаки,
Или это был сын министра, о, мой господин?»
Ответил царевич — «Всегда пребывая во мраке,
Остался бы я без тебя совершенно один:

Мой друг, сын министра их понял, прекрасная дива.
Божественным знанием он обладает сполна.
Умён, образован любимый мой друг всем на диво,
И в том, что мы вместе — его, вне сомненья вина!»

Задумаясь, эта красавица молвила принцу —
— «Напрасно об этом ты ранее мне не сказал:
Почтенье ему оказать непреложный мой принцип:
Как брат он меня с тобой узами брака связал!»

И, так, цесаревич, спустившись на твердь по верёвке,
В старушки лачугу той самой дорогой пришёл.
Министра наследник, сопевший в простой обстановке,
Поднявшись с постели, царевича рядом нашёл.

Царевич с ним обнялся и рассказал, что с ним было,
А также в беседе царевич напомнил ему
О том, что царевна его напоследок спросила:
:Кто знаки раскрыл её, что не раскрыть никому?

А он ей ответил по-правде. Друг принца ответил —
Напрасно, Божественный, ты ей ту тайну открыл.»
И так разговор очень долгий их, сумерки встретил.
Продолжившись ночью, пока рассвет не наступил.

Ярило, надир обжигая, поднялся над миром,
Расправив свои занемевшие руки-лучи.
Палитра малиновых зорь разлилась над надиром
Под куполом неба из светло-лазурной парчи…

И тут же служанка красавицы в дом заявилась:
В руках та держала поднос с бетелем и едой;
Пред другом царевича та рядом остановилась —
«Здоров ли ты телом, о, отпрыск министра младой?

Моя госпожа тебе шлёт все свои извиненья,
За то, что разлуку с царевичем долго терпел.
Покушай, о, отпрыск министра, сие угощенье!»
Но принцу та знак показала, чтоб он то не ел.

А, Вас, о, Божественный принц, госпожа попросила
Скорее вернуться: она без Вас сходит с ума.
Она приготовить Вам пир самолично решила:
Она потрошит сейчас в спехе свои закрома…»

Едва то промолвив, служанка за дверью сокрылась,
И отпрыск министра царевичу молвил тогда —
— Смотри, о, Божественный: вот и собака явилась.
Сейчас мы посмотрим, что это была за еда!

Ладонью еды зачерпнув, что ещё не остыла
Уверенным жестом её он собаке скормил:
Собака, сожрав пищу, тут же свой дух испустила.
Догадливость сына министра наш принц оценил…

Раскрыл он свой рот в изумленьи и выкрикнул громко —
— «Вот это дела!»: и своей головой закачал —
— «Воистину, жизненный путь это лезвия кромка!»
Поймав его взгляд, сын министра рассказ свой начал.

Понял я все знаки служанки и телодвиженья:
Решила меня дочь зубного врача извести.
Весьма ей неловко, что полн ты ко мне уваженья:
:Природа такая у женщин — интриги плести.

Её образ мыслей таков: пока жив сын министра,
Не будет царевич мне полностью принадлежать:
Моей красотой сын монарха насытившись быстро,
Влеком своим другом решит в Варанаси сбежать.

Поэтому, ты не серчай на неё, цесаревич,
А убеди её бросить отца и родню.
А я поразмыслю, о, мой драгоценный царевич,
Как нам увезти её тайно в родную страну.»

Царевич восторженно молвил — «О, Буддхишарира,
Своё имя носишь ты, друг мой, как видно — не зря!
Тебе открываются тайны Подлунного Мира…
Вот, возглас раздался — «Увы, умер отпрыск царя!!!»

Те крики услышав истошные, отпрыск министра
Издал торжествующий возглас — «Ну вот, наконец!
Светило дневное на небе закатится быстро:
Тогда ты шагай в дом зубного врача, удалец.

Ты зельем хмельным опои её, о, цесаревич,
Чтоб стала она как бревно — ни жива ни мертва.
Трезубец нагрей на огне, о, мой славный царевич,
И им ты бедро ей прижги, прикоснувшись едва.

Затем забери украшенья у этой плутовки,
Меня что едва не отправила в Мир Праотцов,
И через окошко спустись по той самой верёвке…
А я посещу сейчас, друг мой, семью кузнецов…

Вернувшись, принёс сын министра трезубец из стали,
Что выкован был кузнецом, жившим через квартал:
Его острия, изгибаясь, дугою торчали
Царевич взял в руки свои ещё тёплый металл…

И вымолвил — «Что ж, поучаствую в этом спектакле…»
Едва закатилось Светило и стало темно,
Людские тела, засопев, на кроватях обмякли…
Царевич по верви залез к Падмавати в окно…

Так следуют слову министров без всяких вопросов
Все сильные мира сего: таков вечный закон.
Как правило, царь государства — совсем не философ:
:Так будет всегда, и так было веков испокон.

И так, наш царевич забрался тихонько в окошко;
И зельем хмельным опоил он красавицу ту;
Бедро этой дивы трезубцем прижёг он немножко,
Подпортив с большой неохотой её красоту,

И снял ожерелье с неё — украшенье что надо:
То редкостный жемчуг, чей цвет был как тёмная ночь…
Вернувшись, сказал он, что всё он свершил так как надо:
:Как молвил советника сын многоумный точь в точь.

Подумал министра сын — «План мой идёт нужным руслом
Теперь остаётся нам лишь подождать до утра
И, вот горизонт предрассветный в сиянии тусклом
Сказал всем — «Вставайте скорее: работать пора!»

Едва рассвело, оба друга пришли на кладбище,
И, спрятавшись там, те сменили себе гардероб.
Советника сын нарядил своё тело в рубище,
И знаком священным украсил искусно свой лоб.

Так, взяв в руки чётки, он принял чужое обличье
И выглядел он, словно духом могучий аскет;
А сын государя, наполнившись духом двуличья,
Принял облик ученика, что вершил свой обет.

Сказал сын министра — «Возьми с собой-то украшенье,
Ступай на базар с ним, желая как-будто продать:
Цена ожерелья должна вызывать потрясенье,
Никто чтоб не мог за него сумму нужную дать.

Когда тебя стражники схватят, скажи без тревоги —
— «То дал мне наставник, чтоб я это продал скорей.
И, вот уж царевича ноги ведут по дороге,
Дабы ту интригу закончить как можно скорей.

И так, с украшеньем в руках, он бродил тем базаром
И стражники, коих за вором прислал государь,
Сказали друг другу — «Искали значит недаром
Вот вор перед нами, о коем поведал нам царь!»

Схватили они королевича с криком — «Попался!»
И, под руки взяв, за собой его поволокли…
И, вот, силуэт их начальника вдруг показался.
Сказали солдаты — «Мы вора того привели!»

Узрев пред собою подвижника, начальник стражи,
Спросил его очень любезно — «Почтенный аскет,
Всегда пребывая в Самадхи, Божественной Блажи,
Ты льёшь на мир лжи и греха очищающий свет!

Где взял ожерелье ты это из чёрных жемчужин,
Украли которое в доме зубного врача?
И плут ему молвил — «Наставником я удосужен
На рынке продать ожерелье сие давеча:

К нему обратись, дорогой мой порядка блюститель!»
И стражи начальник отправился сразу к нему.
Склонился пред ним и сказал — «О, Великий Святитель,
Ты ожерелье дал ученику своему:

Поведай, Святой, где ты это нашёл украшенье?»
Одетый подвижником плут, сын министра сказал —
— В молитве, а также в посте находя утешенье,
По бренному миру скитаясь, сюда я попал.

И, ночь проведя на кладбище, увидел я чудо:
Сюда собрались все колдуньи на свой хоровод.
Одна принесла человека: не знаю откуда,
Который являет возвышенный царственный род.

Его они взяли для жертвы Богине Великой.
И так, эта ведьма, упившись напитком хмельным,
Бесцеремонна весьма в своей ярости дикой,
Пыталась стащить мои чётки из дерева ним.

Она предо мною кривлялась и корчила рожи,
И неподобающе очень вела себя здесь.
Весьма оскорблён был я ей и разгневанный тоже,
Я силой мистической сбил с этой ведьмы всю спесь.

При помощи мантры трезубец нагрел докрасна я,
И злую колдунью ударил им прямо в бедро.
Она заметалась, что далее делать не зная:
Так, словно бы лошади, я ей поставил тавро.

Осталось в руках ожерелье той ведьмы негодной
Из редкостных перлов: весьма драгоценный товар…
А когда Солнце взошло после ночи холодной,
Я ученика с ним послал поскорей на базар.

«Зачем драгоценность из перлов»: добавил он в раже —
— «Такому аскету, как я, о, блюдущий закон!»
Царю доложил обо всём этом начальник стражи.
Цари разрешали проблемы веков испокон.

Весь этот доклад его выслушав, царь убедился,
Что речь шла о том ожерельи зубного врача.
Сказал царь тогда — «Я во мненьи своём утвердился
В том деле неясном, что произошло давеча!»

К зубов врачевателя дочери царь Карнотпала
Отправил старуху следы от трезубца найти.
Вернувшись, старуха царю тому в ноги упала —
— «Я след от трезубца нашла на девичьей плоти!»

Узнав, что всё так и случилось, глава государства
Решил про себя — «Эта ведьма — конечно, она!
Был ею похищен сынок мой, наследник на царство:
Аскета спрошу, какова этой ведьмы вина!»

И, отпрыск министра, одетый, как вещий провидец
Услышал царя Карнотпалы уместный вопрос —
— «Ты этой истории с ведьмою был очевидец.
Скажи, что с ней делать: ты знаешь Законы всерьёз!»

На это сказал сын министра, исполненный рвенья —
— «О славный король, ведьму ту ты обязан изгнать!»
И так, по приказу царя города населенье
Скорей поспешило в леса Падмавати прогнать.

Она, бродя в этом лесу, хоть зело испугалась,
Но подозревала, что это царевича друг.
Она, не отчаявшись, всё же весьма полагалась
На то, что вернётся царевич, её верный друг…

Когда день склонялся к закату, принц с сыном министра
Одежды подвижников сбросили, сев на коней.
Они разыскали в чащобе Падмавати быстро,
И в град Варанси скорее уехали с ней.

Счастливо зажила красавица вместе с тем принцем,
Но, всё же отец её, тот врачеватель зубной,
Решив, что дочь стала в том лесе звериным гостинцем,
В отчаянье впал и оставил сей мир под Луной;

А следом за ним умерла от несчастья супруга…
На этом история кончилась, царь-государь.»:
:Ветала промолвил — «Прошу я тебя, словно друга.
Пожалуйста, только, король, в грязь лицом не ударь.

Скажи, государь мне на милость: так кто ж здесь виновен
Во смерти зубов врачевателя вместе с женой?
Быть может, то отпрыск министра в смертях тех виновен?
А может, красавица та согрешила виной?

А может быть, это наследник Пратапамукуты?
Изволь разрешить для меня этот сложный вопрос,
А коли не скажешь, оставишь ты плотские путы:
:Глава разлетится твоя — говорю я всерьёз!

Боясь умереть от прокляться, сын Викрамасены
Ответил ветале — «Вопрос твой достаточно прост.
Никто из тех трёх не причастен к мученьям геенны:
То царь Карнотпала себе заработал погост!

Ветала спросил — «А причём же здесь царь Карнотпала
Ведь в деле те трое участием были красны
Свои объясни аргументы»: промолвил ветала —
— «Чтоб стали истории этой все тайны ясны.

Неужто вороны виновны, что гуси-обжоры
Весь рис потравили? Никак я здесь суть не пойму…»
Ему царь промолвил — «Зачем эти все разговоры:
Из этой всей тройки вины я не дам никому.

Греха нет на сыне министра: в том нету сомненья,
Поскольку усердно служил повелителю он.
Царевич с красавицей были в сетях вожделенья:
Палимы любовью, они не попрали Закон.

Они без раздумья особого шли к своей цели,
Мучимые стрелами Камы, Любви Божества,
Но царь Карнотпала как-будто корабль на мели:
:По смерти, конечно осудят его божества.

Не только казной, но и знаньем монархи богаты:
Все тайны политики им, вне сомненья, ясны.
Царю ж не знакомы Писанья, Святые трактаты…
Мужи, что ведут свой народ, этим знаньем красны.

Не знал тот король, что творится в его государстве,
Поскольку он соглядатаев держать не желал
Проделок тех плутов, весьма изощрённых в коварстве
Их знаков и телодвижений царь не понимал

Поэтому он поступал безрассудно и глупо
Вне всяких сомнений весь грех лежит только на нём!»
Едва царь сказал то, не стало веталы и трупа
Остался лишь он, озарён погребальным огнём.

Волшебной мистической силой сполна наделённый,
Ветала унёс мертвеца непонятно куда,
Но царь Пратиштханы был словно бы сталь — закалённый:
Как и все герои, он был неотступен всегда.

Продолжение: Рассказ второй

имя

Эл. почта (не публикуется)

сайт

Δ