Вот, снова пришёл Пратиштханы король на кладбище
Где духов бесплотных сновало во тьме без числа
Зловеще горели костров погребальных огнища
Ко древу шиншапа дорога царя привела.

И, вот, царь увидел сквозь мрак, что на дереве этом,
На каждой из веток по несколько трупов висят:
Они, озарённы багровым мерцающим светом
Как-будто бы здравому смыслу собою претят…

Они одинаково выглядят, словно бы братья
И, в каждом из них, как казалось, ветала сидит
Подумал король — «Здесь один висел: что за проклятье?
Ветала, над мной издеваясь, как видно, чудит.

Теперь озадачен зело я и выгляжу глупо
Не знаю, что делать теперь мне, к несчастью, увы.
Не вижу на дереве этом я нужного трупа
Бурлит, вероятно нутро моей царской главы

Ведь, может случиться, что ночь так пройдёт безвозвратно
И своей цели достичь я так и не смогу
На славу мою тогда лягут чернильные пятна
Получится ведь, что я пред тем монахом солгу.

И все надо мною тогда будут громко смеяться,
Поэтому я войду в пламень, что рядом горит…»
И понял ветала, что хватит ему потешаться,
И снял ту иллюзию, где от царя он был скрыт.

И царь увидал в тот же миг, что на дереве этом,
Качаясь, висит тот покойничек снова, один.
Последних костров озарённый мерцающим светом,
Пошёл снова с трупом на север страны властелин.

Ветала промолвил царю — «Ты бесстрашен, правитель
Весьма удивлён я геройским упорством твоим
Тебя, царь Тривикрамасена, страны повелитель
В очередной раз я потешу рассказом своим.

О брахманском сыне Чандрасвами

Есть град на Земле знаменитый, всем людям на диво,
Который Носитель Трезубца избрал для жилья:
Извечно живёт в нём с Богиней Великий Бог Шива
Чью шею обвила, как шарф многократно змея.

Сей град достославный: названье ему — Удджайини:
Он радость вмещает, он полн всевозможных утех.
Своей красотой удивляя, стоит он и ныне,
И, словно бы радуга в Небе, он радует всех.

Упругость и твёрдость в нём — качество женского бюста;
А кривизна — достояние женских бровей;
Замысловатость — удел там шедевров искусства:
Они там, конечно же, всех остальных красивей.

Там мрака завеса — удел в новолуние ночи,
Что люд погружает в миры удивительных снов;
Непостоянством там славятся девичьи очи;
Безумие там — это качество белых слонов;

Там холод — удел лишь жемчужин расцветок различных,
А также усталость снимающих лунных лучей,
А также сандаловых мазей для кожи, отличных,
Что свойством своим заслужили похвальных речей.

В том граде богатом царил государь достославный
Его звали все Чандрапрабха, а брахман один
Чьё имя было Девасвами, советник был главный
Его уважал за познанья его господин.

Любил Девасвами свершать больших жертв приношенья
Он сына имел, что был очень похож на отца
Хотя одолел тот науки, прошёл обученье
Он в кости играть стал, родителей раня сердца

Его Чандрасвами все звали. И юноша этот
Отправился в игорный дом, чтоб убить свой досуг
Костяшки метать, вне сомненья проверенный метод
Хотя и отправиться по миру можно так вдруг.

Там круглые метки костей, словно демонов очи
Высматривали с хладнокровием жертву себе
Всю власть и богатство и честь и достоинства прочие
Они очень жаждали быстро присвоить себе.

А сам дом игорный гудел от ругательств различных,
И выкриков всяких. Он спрашивал — «Где тот глупец,
Который принёс для меня много денег наличных:
Будь то сам Кувера — его разорю я вконец!»

Зашел в дом игры Чандрасвами беспечно как в гости,
И деньги свои проиграл за короткий лишь срок.
Одежды продул он, бросая с пристрастием кости:
Обычное дело для тех, кто прожжённый игрок.

Хозяин игорного дома избил его палкой:
Все громко смеялись над горем его — «Ха-ха-ха!»
Одежды лишён, в синяках, лежал тряпкою жалкой
Советника сын, что ничуть не боялся греха.

И так, пролежал он два дня, а, быть может, и дольше.
Хозяин игорного дома велел шулерам —
— «Клиент без одежд и без денег не нужен мне больше:
Позоря моё заведенье он выставил срам!

Лежит, притворяясь он долго, исполненный фальши:
Так все разбегутся клиенты при виде его,
Поэтому в лес отнесите его, да подальше.
Там старый колодец есть: бросьте туда вы его.

За это отсыплю я каждому горстку монеток!»
И, тут же схватили его вчетвером шулера,
Похожи собою на кукольных марионеток,
И в спехе отправились в лес: ведь их ждала игра.

Они Чандрасвами почти донесли до колодца…
Тут самый из них пожилой друзьям молвил тогда —
— «К утру этот труп, несомненно уже не найдётся:
Для хищников леса отличная будет еда.

Его мы оставим, а сами хозяину скажем,
Что бросили мы мертвеца в тот колодец лесной:
Подобным поступком мы тигра иль лева уважим,
Что неравнодушен всем сердцем до пищи мясной.»

Приятели с ним согласившись, главами кивнули,
И молвили гордо — «Хозяину мы помогли!»
И тут же с поспешностью плуты назад повернули,
Оставив лежать свою жертву недвижно, в пыли.

Когда же ушли шулера, Чандрасвами поднялся,
И, лесом блуждая, на храм Махадевы набрёл:
Заброшен и пуст, он вершиною Солнца касался,
Которое словно одело его в ореол.

Так, перетерпев разоренье, позор и побои,
Сидел он в том храме и мыслил о своей судьбе —
— «Покинув дом игр, одно только тело нагое,
И то в синяках удалось мне оставить себе…

Я сильно увлёкся, азартом игры одержимый.
Разделали шулеры эти меня под орех.
Теперь я беспомощен, Кали зловещим гонимый,
И ныне несу наказанье за сделанный грех.

Куда мне направить шаги? Как младенец, нагой я:
Одетый в пространство, покинул игорный я дом.
Меня обесчестили, словно я хуже изгоя
В царапинах и синяках и в крови я притом.

В таком состоянии жалком меня вдруг заметив,
Что скажут отец и родные а также друзья?
Останусь я на ночь здесь, утро багровое встретив,
А после того пропитанье найду себе я…»

Пока он так думал, Царь-Солнце склонился к закату,
И, обессилев, упал за надира черту.
И время направило путь свой на новую дату,
На следующий день календарный уж ставя пяту…

И тут-то как-раз и зашёл, в это самое время,
Великий Аскет, что железный трезубец держал:
Увито тюрбаном длиннющих волос его темя,
И пепел белёсый всё тело его покрывал.

Подвижник спросил его — «Кто ты?» Тогда Чандрасвами,
Исполненный горя, историю ту рассказал.
«Пребудучи вечером в этом заброшенном храме,
Ты гостем моим оказался»: подвижник сказал.

Меня же, пожалуйста гость дорогой мой, не бойся,
И кров разделив со мной вместе, меня ты утешь.
Пойди-ка дружок мой любезный, скорее умойся,
И часть моей милостыни ты, пожалуйста, съешь.»

Ему возразил Чандрасвами — «Подвижник Великий,
Как я могу съесть, то, что ты от людей получил?
Ведь твой узелок, как я вижу весьма невеликий:
Я рад и тому, что ты просто меня приютил.»

Аскет его выслушал и своё тайное знанье,
Желания что исполняет, тотчас же призвал.
Явилась она, к нему руки слагая заранее,
И тихо спросила — «Зачем ты меня вызывал?»

Сказал ей Подвижник — «Я рад тебя видеть, Благая:
Изволь же для гостя содеять достойный приём.»
Вот, град появился, земную реальность сдвигая:
Сияет он ярко, как Красное Солнышко днём.

Он полн драгоценных каменьев, он выстлан нефритом;
Сады в нём, дивя красотою своею, цветут;
И в городе этом, от алчущих взоров сокрытом,
Уже Чандрасвами прекрасные женщины ждут.

Они ему вышли навстречу, красой поражая,
И молвили — «Добро пожаловать, гость милый наш!
Все эти красоты, богатства, тебя окружая,
Исполненны радости и погружают во блажь.

Изволь же, о, гость дорогой совершить омовенье,
А также вкусить угощение и отдохнуть.
Исполнить ты можешь в сем граде любые хотенья:
Такое его назначение или же суть!»

Божественной стати прекрасные эти девицы,
Сказав речи те, Чандрасвами к пруду увлекли.
Их нежные руки с красивым оттенком корицы
Ему омовенье в тех водах свершить помогли.

Затем те растёрли его благовонным составом,
Одев его тело в шелка и заморский атлас.
Взглянув на него с восхищеньем, те молвили — «Браво!
Является облик твой ныне бальзамом для глаз!»

Так молвили девушки эти и, с теми словами,
В изысканной архитектуры прекрасный дворец,
Они отвели, щебеча, поскорей Чандрасвами,
И там его ждал апогей тех чудес: их венец.

Узрел он Владычицу девушек, чудо творенья
Блистающую красотой своей, словно брильянт
Она вызывала всем видом своим восхищенье
И всех удовольствий являла собою гарант.

С почтеньем великим она его сесть пригласила,
И с ней Чандрасвами отведал изысканных блюд.
Всем вкусам земным эта пища, конечно, претила:
Таких кулинарных изысков не пробовал люд.

Затем, когда звуком своим соловьиные трели
Уж ночи приход огласили с различных сторон,
Отведали вместе те двое орехов бетеля,
И с дивою этой вкусил наслаждения он.

Когда Чандрасвами, проснулся, вокруг оглядевшись,
Увидел он домик аскета и брошенный храм.
И град золотой и те девушки куда то девшись
Исчезли, к несчастью, подобные радужным снам…

И тут, удручённый, узрел Чандрасвами аскета,
Который из хижины вышел, довольный весьма —
— «Оставил себя, дорогой, ты как видимо где-то,
И, с первого взгляда видать, что ты сходишь с ума.»

Ответил ему Чандрасвами — «Великий Учитель,
Твоей вещей милостью ночью я счастье обрёл.
Без этой божественной дивы я боле не житель.
Привязан я к ней всем сознаньем как к колышку — вол!»

Всё то, что сказал Чандрасвами, с большим состраданьем —
Подвижник тот выслушал и тихо молвил в ответ —
— «Я наделён в полной мере Божественным Знаньем
За то, что держу чрезвычайно суровый обет.

Ты здесь оставайся, о, юноша: с Солнца заходом
Случится с тобой то же самое, что и тогда…»
И так, что ни ночь, Чандрасвами, заход за заходом
С девицею этой испытывал счастье всегда.

И понял тогда Чандрасвами, что всё, что с ним было,
Свершается соизволеньем аскета того:
Его, непонятная разуму, вещая сила
Творила услады как-будто бы из ничего.

И тут Чандрасвами как-будто Судьба подстрекнула:
:Сказал он Подвижнику — «Милостив будь ты ко мне!
Великая участь почтенного не обминула:
С самим Вишвамитрой сравнить тебя можно вполне!

Прибегнув к защите твоей, о, Подвижник могучий,
Я жажду того, что ты знаньем меня одаришь:
Отказом своим ты меня, негодяя не мучай!
Мольбу мою эту, о, славный отшельник, услышь!

Вот так Чандрасвами аскета просил осторожно
Раскрыть это знанье. Ответил подвижник ему —
— «Постичь для тебя это знанье почти невозможно:
Как чёрную кошку поймать, что нырнула во тьму.

Оно под водой познаётся и, тот, кто желает
Обресть это знанье, тот должен заклятья читать.
И, в это же самое время то знанье мешает,
Творя миражи, чтоб его не сумели достать.

Тогда человек этот видит себя, как ребёнка;
А после уж отроком видит себя он уже;
А после, иллюзии морок, что действует тонко,
Покажет его, наконец, возмужавшим уже;

А после того, пребывая во тьме иллюзорной,
С невестой своей он идёт, словно бы под венец;
Являясь частицей иллюзии этой притворной,
У этого мужа рождается сын, наконец.

И, всё это время он ложные мысли имеет
О том, кто является другом, а кто — враг его.
Что это мираж иллюзорный он не разумеет:
Заправдашняя забывается сущность его.

И, вместе со всем этим он, пребывая во мраке
Совсем забывает, что вещий творит он обряд.
Показывает так, как зиму проводят раки
То вещее знанье тому, кто умом небогат.

Лишь тот, кому уже исполнилось двадцать четыре;
Лишь тот, кто учителем истинным был пробуждён;
Кто сбросит иллюзию, словно бы тяжкие гири,
Хотя, искушаемый ею всегда будет он;

Кто вступит в полымя заради волшебного знанья,
И вынырнет вновь из воды тот обрящет его.
Но, если напрасны его будут эти старанья,
Беда не коснётся лишь только его одного:

:Учитель его без возврата навечно теряет,
Ведь выбрал себе недостойного ученика.
Скажи мне, о, юноша: Что же тебе не хватает?
Ведь ты наслаждаешься знанием этим пока…

Пока моё знанье при мне — ты им пользуйся тоже:
Так радостью тешиться будешь своей ты всегда…»
Но юноша, всё же твердил — «Я хочу это тоже!
О, гуру, отказом своим мне не сделай вреда!»

И так, взят измором, учитель на то согласился:
Чего добродетельный только не сделает муж
Заради того, кто с мольбою к нему обратился,
Заради всех ввергнутых в скорбь обусловленных душ.

Великий Подвижник привёл Чандрасвами на реку,
И молвил ему в назиданье — «О, ученик,
Великое знанье, что трудно обресть человеку,
Ты можешь сейчас получить, коль в слова мои вник!

Когда заклинать ты начнёшь это тайное знанье,
Предстанет тотчас же иллюзия перед тобой:
Войди в её пламя, ну а оставаться в сознаньи
Тебе помогу я, ведь знанье ношу я с собой!

На бреге реки я стоять буду здесь, совсем рядом.»
И, когда юноша тот омовенье свершил,
И рот всполоснул, тот подвижник обвёл его взглядом,
И всяким моментам сокрытым его научил.

Затем Чандрасвами пред стопам гуру склонился:
Ведь тот согласился ему в этом деле помочь.
И в воды реки после этого он погрузился
С надеждой великой иллюзии мрак превозмочь.

И, вот, он в воде очутившись, содеял заклятье,
И, тут же забыл, в этот миг о рожденьи своём:
:Иллюзия, Майя, исполненна лицеприятья,
Всегда пребывает в волшебном величьи своём.

Он зрит в материнской утробе своё становленье,
Родился он брахманским сыном в державе иной;
Вот он ума-разума полнится с нотой смиренья;
И брахманский шнур получил — этап очередной;

Потом в гурукуле он, в школе усердно учился,
И строками Вед и Веданг разум свой наполнял;
Потом, наконец-то он благополучно женился,
И горе и счастье супружеской жизни принял;

Со временем сына обрёл он, к нему привязался
И, жаждою жизни объят, стал доволен собой:
В дела всевозможные он с головой погружался,
Со всеми родными и близкими спутан Судьбой.

Когда ощущал он себя выходящим из лона,
Учитель его стал заклятие произносить:
Тогда Чандрасвами избавился Майи полона,
И смог себя самим собою сполна ощутить.

Он вспомнил о жизни тотчас же своей — настоящей;
И вспомнил тогда о наставнике этом своём;
О том, что запутался он в заблуждения чаще
И был уж готовый обняться с горящим огнём,

Чтобы достигнуть желанной своей этой цели,
Но всё окруженье его иллюзорное то:
:Все родичи, близкие, словно бы свора, насели,
И вскрикнули хором всеобщим — «Задумал ты что?!»

И стали его отговаривать и аргументы
Весомые очень из Вед привели для него:
Из разных Пуран, Итихас те подняли моменты,
И, все говорили — «В костёр ты идёшь для чего?!»

И, вот, окружённый толпой этих родичей, близких,
Наставников, чад, он явился на Берег Реки.
Они говорили — «Избавься от помыслов низких!»
И выли и плакали жалобно, словно волки.

Там был приготовлен большущий костёр погребальный
Взглянув на родителей дряхлых а также на чад
И на супругу, чей вид был безмерно печальный,
Почувствовал он наибольшую среди утрат.

В смятеньи подумал он — «Все мои эти родные
Погибнут, конечно же, если я в пламень войду.
Погибнут от горя все родичи также иные:
Я всем естеством своим чувствую эту беду!

Не знаю я: истинны ль эти наставника речи!
Что произойдёт, коль вступлю сейчас в жаркий огонь!
Наставник прошёл через то и моим был предтечей:
Он, словно спаситель, свою протянул мне ладонь.

Как мне не поверить ему? Я вступлю в это пламя!»
И, вот, Чандрасвами вошёл в этот жаркий костёр:
Его захлестнуло собою как-будто цунами,
И вскрыл его кожу из мелких ледышек узор.

Холоден был этот огонь: он не жёг его тело…
Оковы иллюзии сбросив, он встал из воды.
Законченно было им это нелёгкое дело,
Хотя продолжались недолго все эти труды…

Увидел наставника он, что стоял возле брега:
Пред гуру поклон сотворил он и всё рассказал
Вплоть до того, что огонь холоднее был снега.
«Боюсь я что ты оплошал…»: ему гуру сказал —

— «Иначе как мог пламень тот показаться холодным?
Ни с кем, кто то знанье обрёл, не бывало того.
Боюсь я, сынок, что обряд оказался бесплодным.»
На то Чандрасвами ответил, взглянув на него —

— «Наставник почтенный: твой план безошибочно сделан!»
И, тогда этот наставник попробовал вновь:
Своё волшебство проявить уже вновь не сумел он,
И пробовал то ученик проявить вновь и вновь,

Но всё это было напрасно, как те не старались.
Утратили силу свою безвозвратно они.
Кручиной объяты, они восвояси убрались,
И быстро исчезли в зелёного леса сени…»

Закончил ветала рассказ свой вконец-то глаголить,
И молвил царю, пригрозив, как обычно ему —
— «Твоё Благородье ответить пусть мне соизволит:
Те два потеряли своё волшебство почему?

Ведь все сотворил Чандрасвами, как молвил учитель.»
Царь выслушал этот вопрос и ответил ему —
— «Тебе я отвечу, мистических сил повелитель,
Хотя твой вопрос очень прост и доступен уму.

Успех к человеку придёт, когда трудное дело
Свершается правильным образом; кроме того,
Что сам духом твёрд он и делает он его смело;
А также ещё, что сомнения нет у него.

Хоть юноша всё совершил, как наставник глаголил,
Всё то безупречно, без всяческих слов сотворя,
И помощь ему оказать свою гуру изволил,
На береге речки своё то заклятье творя,

Но был Чандрасвами исполнен сомнений немалых:
Поэтому знанья того не обрёл он плода.
А гуру утратил те знанья, поскольку отдал их
Тому, кто его недостоин и близко. О, да!»

При этих словах тот ветала во мраке сокрылся,
И с трупом умчался на старое место опять,
Но царь Пратиштханы лицом своим не изменился,
И, через кладбище, направил шаги свои вспять…

Продолжение: Рассказ девятнадцатый

имя

Эл. почта (не публикуется)

сайт

Δ