До древа шиншапа добрался властитель державы,
Взвалил на плечо мертвеца и отправился в путь.
Его окружали собой привидений оравы,
Ракшасы и ведьмы, являя ему свою лють…

Но царь Пратиштханы их не удостоил вниманьем
Уверен в себе, он с покойничком двигался вдаль
Он к цели заветной своим устремился сознаньем.
Зависла на небе безмолвно Луны пектораль

В её тусклом свете кладбище виднелось в тумане
Слегка обагрённое заревом алым костров
Ветала промолвил — «Немало здесь всяческой дряни
А ты тут гуляешь, как-будто умом нездоров

Настойчиво ты несешь труп, обливаешься потом
Какой смысл, царь, в твоей этой настойчивости
Идешь ты, я думаю, прямо к безумья воротам
Меня за такое сравнение ты уж прости

Ты лучше бы шел во дворец свой и под балдахином
Своим до утра насладился положенным сном
Но ты, как бурлак монотонно, в стремленьи рутинном
Шагаешь сквозь кладбище, думая лишь об одном

Зачем тебе этот злодей, попрошайка негодный
Что Вед нарушает устои: буддийский монах
На общества теле он словно нарыв злоприродный…
Ну, что же, послушай рассказ мой, о, славный монарх.

О малодушной царе.

Есть град Читракута, что назван весьма справедливо
Поскольку царил там порядок немеркнущих Вед
Там каждый блюдёт свою дхарму всем дивам на диво
Кто долг исполняет чужой, того близко там нет

Там кастовое разделенье весьма совершенно
И этим является как подражанья пример
Здесь каждый блюдет своё дело весьма вдохновенно
В пределах дозволенной природной склонностью сфер

Народом там правил достойный и мудрый правитель
Он был как брильянт среди всяких тогдашних царей
Чандравалока — так звался страны повелитель
Своими делами он радовал души людей

Его славили мудрецы как прекрасного телом;
Того кто себя ради блага народа отверг,
И как героя, который в стремлении смелом
Своих супостатов на землю сырую поверг

Он всем обладал достояньем и всем наслаждался
Но равной супруги себе этот царь не сыскал
Поэтому он бобылём неженатым остался
И жаждал всем сердцем найти этот свой идеал.

Однажды, чтоб скорбь разогнать, с многочисленной стражей
Отправился царь-государь поохотиться в лес:
Сноровку свою проявляя в охотничьем раже,
В стрельбе достославный монарх не имел антитез

Свет солнечный, падая через древесные кроны
Царю освещал весьма ярко мишень для стрельбы
И, стрелы монарха, павлиньим пером оперённы,
Вонзались в излёте гавайям в больший горбы

Летя непрерывным потоком, те острые стрелы
Со свистом рубили пространство на много частей
Меж древ многомощных собой заполняя пробелы
Объяли они всё живое подобьем сетей

Те стрелы собой разгоняли немаленьких вепрей
Оставшись в их тучных, похожих на горы телах.
А львов кровожадных и тигров, властителей дебрей
Оставили стрелы царя того не при делах

Ударом своей булавы смертоносной железной
Летучих шарабхов царь мигом на землю валил:
Они встать пытались в попытке своей бесполезной
Их кровью горячей король землю леса залил

В пылу той охоты монарх захотел углубиться
Как можно подальше в те дебри. Удар острых шпор
Заставил коня страны Синдху взлететь словно птица
Он в местность умчался, где царь не бывал до сих пор

Конь остановился и царь понял, что заблудился
Усталый по местности этой он долго блуждал
Неподалёку, в лесу большой пруд находился
Который, терпенья исполнен, царя поджидал

От ветра порывов в нём лотосы падма качались
И лотос там был белоснежный и лотос златой
Привлечь короля они яркой окраской старались
И, словно взывали приди к нам, монарх холостой

Пришёл туда царь, расседлал скакуна поскорее
Его искупал, накормил, дал охапку травы
И сам полез в воду, чтоб стать после скачки бодрее
А после прилёг он на бреге под сенью листвы

Нежданно весьма и негаданно царь заприметил
Поодаль, под древом ашока отшельника дочь
С подружкой была она. Лик её был дивно светел
Похожий собой на Луну в полнолунье точь в точь

В одежде из лыка, гирляндой увита чудесной
С прекрасными косами была она как фейерверк
Та неподражаема была и очень прелестна
Её дивный облик царя с пьедестала поверг

То стрелы Кандарпы ему прямо в сердце попали,
И царь, обезумев от этого выдохнул — «Ах!
Расставшись с красавицей, буду живым я едва ли:
Зря девицу эту, остался я не при делах.

Так кто же она: не Савитри ли это случайно
Явилась сюда в мир людей, чтоб омыться в пруду?
Быть может, упала она, кувыркаясь, нечайно,
Из Неба просторов, чтоб мне принести тем беду?

А может, быть это Богиня, жена Махадевы
Покинула с тайною целью объятья Его?
Сражён красотой несравненной прекрасной той девы,
Мой ум помутился, и, видимо, стал я «Того»!

Она озаряет сей мир лунным светлым сияньем,
И Солнца могущество я перестал ощущать:
:Загипнотизирован ею, я стал изваяньем…»:
Так царь сам себе продолжал втихомолку вещать.

Правитель направился к деве решительным шагом.
Заметив его, та цветы уронила из рук.
Подумала девица — «Он озаряет мир благом,
Меня заставляя томиться от тягостных мук.

Кто этот мужчина, что в лес заявился безлюдный?
Скорее всего это сиддха, пришедший с Небес,
А, может быть Видиядхара, вопрос очень трудный…
Но, всё ж, сей красавец не знает себе антитез…

И, искоса глядя, она уж уйти собиралась,
Но, ноги её, словно, в землю корнями вросли.
И, так, та красавица на прежнем месте осталась:
Так Высшие Силы царя и ту деву свели.

К ней царь подошёл и сказал — «О, прекрасная дива,
Не жду от тебя я привета и всяческих слов.
Я издалека любовался тобой: ты — красива.
Как-будто богиня ты из удивительных снов!

Но, вот, ты меня увидала, прекрасная ликом…
Неужто в обители вашей порядок таков,
Что гостя увидев, бежать нужно в страхе великом?»
:Так высказал царь свои чувства без обиняков.

Подруга красавицы молвила — «Гостя я встречу.»
Царя пригласила присесть и почтила его
Гирляндой цветочков лесных и красивою речью;
И фрукты лесные достала она для него.

Подружку спросил царь с высокою нотой почёта —
— «О, милая девица, дай мне достойный ответ:
О твоей подружке узнать мне до боли охота.
Чей род украшает она, свой верша здесь обет?

Какие слоги, что являют амриту для слуха,
Ей имя составили, слившись в одну череду?
Заради чего в этом лесе, где страшно и глухо,
Весьма аскетичному та предаётся труду?

Подружка, вопросы те выслушав, молвила слово —
— «Её отец, Канва — известный подвижник-аскет.
В миру под Луной редко встретишь провидца такого:
Средь многих лесных мудрецов антитез ему нет!

А матерь её — это Менака, райская дева.
Индиварапрабха, о гость наш их дочку зовут:
Нектар источая как-будто направо-налево,
Та жизнь коротает в лесу, где аскеты живут.

Она, с позволения Канвы, родимого тяти,
Пришла сюда, к озеру, чтоб омовенье свершить.
Обитель его, недалече находится кстати:
Увидеть святого, о, гость наш, изволь поспешить!»

Возрадовался всей душой монарх Чандравалока,
И на коня страны Синдху правитель залез.
Довёз его добрый тот конь за мгновение ока
В обитель святую, собой украшавшую лес.

Снаружи коня привязав, пред высокой оградой,
Почтительно царь в ту святую обитель вступил.
Наполненна та Запредельного Света отрадой,
Который правителя будто на миг ослепил.

Царь видел подвижников, что были в лыко одеты,
Которые свой совершали суровый обет:
Богам Мирозданья, что Миром Подлунным воспеты,
Они возносили Святые Молитвы из Вед.

И, вот, наконец, царь узрел патриарха аскетов,
Великого Канву, что был окружён ими сплошь,
Вершителя непревзойдённо суровых обетов.
На Месяц, окруженный звёздами был он похож.

Приблизился к Канве правитель и пал ему в ноги.
Почётный приём оказав, ему молвил мудрец —
— «О, Чандравалока, сынок, даже Мудрые Боги
Страшатся погибели, что милой жизни конец.

Ты знаешь прекрасно, как смерти живое боится.
Зачем без нужды ты стреляешь, король в антилоп:
Они, исказив от ужаса мохнатые лица,
Пускаются, видя тебя в неистовый галоп!

Ведь воину Бог дал оружье заради защиты,
А ты своих подданых стрелами яро разишь.
Одни из них мучаются, а другие — убиты:
Так, ты, государь, словно малый ребёнок — чудишь!

Народ защищай свой, правитель, согласно Писаньям:
:Врагов и преступность, пожалуйста, искореняй.
Свою славу распространяй ты с великим стараньем,
И счастьем всевластья себя, о, монарх, наслаждай.

Себя упражняй ты в искусстве, как править конями,
Как всяким оружьем в бою виртуозно владеть:
:Всегда тренируйся ты в этом ночами и днями,
Чтоб прочно тебе удавалось на троне сидеть.

Но этим занятьем — охотой ты брось заниматься:
:Кровавая эта забава царю не к лицу.
Да боле не будет невинная кровь проливаться
На Землю лесов: так угодно, правитель Творцу!

Ты ране не слышал от брахманов, Чандравалока,
Что с Панду случилось однажды в безлюдном лесу?
За это пристрастье он проклят был волею Рока:
:Как доброжелатель тебе это я донесу.»

Сие наставление выслушав, полный почтенья,
Ответил премудрому Канве на это король —
— «Признателен очень, твоё я исполню хотенье:
:Не будут животные боле испытывать боль.

Охотиться больше не буду: даю тебе слово:
Не ведая страха отныне пусть звери живут.
Под сенью деревьев цветущих, зелёного крова
Пусть мир, наконец, все животные здесь обретут!»

Сказал царю Канва — «Я очень тобою доволен,
Что всем существам ты без ужаса жизнь подарил.
Просить у меня, что захочешь, правитель, ты волен:
:Тебе я пожалую то, коли хватит мне сил.

И царь, зная то, чего хочет, промолвил святому —
— «Индиварапрабху отдай за меня, свою дочь!
Узрев лишь её, я терплю в своём сердце истому,
Не в силах те чувства в сознаньи своём превозмочь!»

И на эту просьбу отшельник отдал свою дочку,
Что была подобна красой лику полной Луны:
:Он с ней, равной качествами, не создав проволочку,
Тотчас обвенчал короля, властелина страны.

А после той свадьбы монарх на коня усадился,
А впереди усадил он младую жену.
И конь страны Синдху в галоп очень быстрый пустился,
Неся на спине молодых в дальнюю сторону.

Аскеты обители той, заливаясь слезами,
Прощались с царём и царицей, столпившись у врат.
Они провожали их долго своими глазами:
:Пока те не скрылись, они устремляли свой взгляд.

Пока они ехали, ярколучистый Ярило,
Нырнул за черту горизонта, устав от забот,
Багровая краска черту горизонта залила:
:Так Небо восхода Луны восхитительной ждёт.

Царь-Солнце, плескаясь в заката малиновой крови,
Уже захлебнулся, пуская вовсю пузыри.
Владычица Ночь, поднимая прекрасные брови,
Прогнала из Неба багрянец вечерней зари.

Ночь быстро накрыла пейзаж тёмно-синей вуалью,
Украшенной, словно алмазами блёстками звёзд.
Чело увенчала та яркой Луны пекторалью,
Которая проклята Дакшей, терпела свой пост.

И, к тому времени царь с распрекрасной женою
Доехал до древа баньян, что украсило лес.
Царь Чандравалока, слегка озарённый Луною,
Чтоб отдохнуть до утра, с коня быстрого слез.

Под этим баньяном был прудик с прозрачной водицей,
Где белые лилии тешились светом Луны.
Коня страны Синдху, что цветом был сходен с корицей,
Водой напоил и взлелеял правитель страны.

Прозрачная гладь, отражавшая лунную лодку,
Чиста была словно душа, что отвергла порок.
Те молодожёны в воде искупались в охотку,
И вышли на брег из песочка, что бел, как творог.

Себе они сделали ложе из царственных лилий,
И вместе легли на него под лучами Луны.
Луна пробивала лучами без всяких усилий
Прорехи и дыры в громаде древесной стены.

Проникли лучи сквозь листву, так явив феерию,
Чтоб царь и Индиварапрабха предались любви.
От праздника страсти они, испытав эйфорию,
Удовлетворили плотские желанья свои.

В любовном порыве на теле супруги прекрасной
Царь Чандравалока ногтями оставил следы:
Как будто бы бусины яшмы малиново-красной
Украсили тело царицы, собою горды.

Глаза, что подобны двум рыбкам царь Чандравалока
В порыве безумья пытался губами поймать…
Лишь миг пролетел и багрянца зари поволока
Черту горизонта залив, стала День призывать.

За ночь отдохнувший, поднялся Бог Сурья над миром,
И, словно бы лотоса цвет, растопырил лучи.
И Ночь, сокрываясь от жарких лучей за надиром,
Вернула с поспешностью от небосвода ключи…

Багровый от гнева Царь-Солнце исполнился силы,
И мир заключил, как паук, в сеть горячих лучей.
И Ночь, уж бессильна пред яростью Бога Ярилы,
Сокрылась, забрав серых сов и летучих мышей.

Поднялся король поутру, звуки мантр повторяя:
:Он всё надлежащее сделал, чтоб Солнце почтить.
Раздался вдруг голос ужасный — «Явился не зря я:
Как смел ты, негодник, жилище моё посетить?!»

То был брахма-ракшас огромный черней чёрной тучи.
Его космы рыжие словно бы молнии блеск.
Ужасный обличьем своим людоед тот могучий
Одним своим видом являл мрачных красок гротеск.

Его брахманический шнур обвивал через шею,
Сплетён из волос человека, что пищею стал:
:Такой отличительный знак придавал лиходею
Ещё больше ужаса мир перед ним трепетал.

Живот украшали, заместо гирлянды цветочной,
Людские кишки, этим самым ввергая в мандраж.
Вернулся он только что после охоты полночной,
Весьма омратив собой яркий весенний пейзаж.

Он череп держал человечий и как из ореха
Оттуда мозги выедал, себя кровью залив.
Вздохнул тяжело он подобьем кузнечного меха
И выбросил череп пустой им свой глад утолив.

Он захохотал весьма дико, огонь изрыгая,
И выпучил желтые очи как-будто сова.
Он страшные зубы-кинжалы во рту обнажая,
Исторг своей чёрною глоткой ругательств слова —

— «Знай, грешник презреннейший: имя моё — Джваламукха!
Я есмь брахма-ракшас: я на этом древе живу!
Здесь без разрешения не пролетит даже муха
И прячутся Боги, смиреньем напомнив траву!

Ты прямо в лицо рассмеялся мне будто бы смело
И даже с женой забавлялся запрету назло.
Терпенье моё, несомненно, достигло предела:
Я хамство твоё наблюдая, взъярился зело!

Сознанье твоё пребывает в объятьях дурмана:
:Ты голову от вожделенья совсем потерял.
Исполненного похотливых желаний романа
Я строки прерву, наконец, приведя в идеал!

Весьма недоволен твоим я, король поведеньем.
Тебя я сейчас как барана на бойне, убью:
Твоё сердце вырву и съем целиком с наслажденьем,
И кровью твоею, лазурного цвета, запью!»

Услышав тираду чудовища, царь вдруг подумал —
— «Он Брахман: его убивать, к сожаленью, нельзя.
Политику я применю, дабы он передумал.
Ведь он не на шутку разгневан, нам смертью грозя…»

И зря, как Индиварапрабха дрожит от ужаса,
С опаской великой к нему обратился король —
— «Не знал я об этом, к несчастью, до этого часа:
:Меня за проступок за этот простить ты изволь

Ведь я в твоём этом жилище как гость находился,
Который хозяина милость желал обрести.
Я жертву тебе принесу, чтоб твой гнев охладился:
Меня, о, учёный ракшас, ты за это прости!»

Слова эти выслушав, брахма-ракшас в одночасьи
Свой гнев поубавив, на то дал царю свой ответ —
«Когда Луна будет в ущербе, в своей амавасье:
Когда та изрядно убавит прохладный свой свет,

Ты мальчика мне приведёшь брахманической касты;
И возраст его должен быть непременно семь лет;
Возвышенных качеств, хоть дети такие нечасты;
Живущий согласно ученью немеркнущих Вед;

Он в твоей стране должен жить. И на жертв приношенье
Он должен себя добровольно, правитель, отдать;
Твоя же работа — главы его усекновенье;
А за руки своего сына должна держать мать.

Отец же родной его должен удерживать ноги:
:Тогда оскорбление это прощу я тебе!
А, ежели нет: не спасут тебя даже все Боги:
:Тебя и всю челядь убью я на радость себе!

На это условье из страха король согласился,
И брахма-ракшас растворился как утром — туман…
Монарх со своею женой в путь-дорогу пустился:
Его поглотил скорбных мыслей большой океан —

— «Привязан к утехам плотским и охоте на зверя,
Я, словно царь Панду Саму Смерть навлёк на себя!
Убитому быть — несомненно большая потеря.
Где жертву такую найти?»: думал царь тот, скорбя.

И, так в эти скорбные мысли нырнув с головою,
Царь встретился вместе со стражей своей по пути…
Народ его встретил во граде стеною живою —
— «Да здравствует батюшка-царь, наш Господь во плоти!»

Так, царство его веселилось, поскольку правитель
Нашёл, наконец-то прекрасную ликом жену,
Но Чандравалока же, этих людей повелитель,
Терзался от скорби и чувствовал остро вину…

И, на другой день государь, повелитель народа,
Под строгой завесою тайны, устроил совет
И про брахма-ракшаса, этого монстра-урода
Им тотчас же всем рассказал и услышал ответ.

Министр Сумати промолвил — «Не бойся ракшаса:
Найду для тебя я такого ребёнка, король!
Нам время ещё позволяет до этого часа
Такого сыскать кандидата: грустить не изволь!»

Утешив царя, он велел ювелирам скорее
Статую мальчишки из чистого злата отлить.
За годы в своём ремесле они поднаторея,
Её изготовили быстро, явив свою прыть.

Надели браслеты статуе на руки — на ноги;
И ожерельем алмазным украсили грудь;
И в паланкин поместили. И так, по дороге
Со стражей надёжной статуя отправилась в путь.

Указ самодержца глашатаи провозглашали
На площади всякой и там где сходился народ,
Во всякой глухой деревушке те громко вещали,
Сложив руки рупором, воли правителя свод —

— «Родителям сына, которому семь лет от рода
Из брахманской касты, который рассудком богат,
Которого сплошь добротой наделила природа,
Который по собственной воле отдать будет рад

Себя в жертву брахма-ракшасу, а мать вместе с тятей
Его будут крепко за руки — за ноги держать.
Кто облагодетельствует царя этим дитятей,
Сполна обретёт этим действом царя благодать!

За эту услугу монарху, весьма непростую
Получит он от царя-батюшки, в этот же день,
Вот эту большую из чистого злата статую,
А кроме, в придачу к тому ещё сто деревень!»

Вот так они долго возили сие изваянье,
Пока в деревушке к ним брахманский сын не пришёл
Семи лет от роду, добры его были деянья.
Красивый собою, для жертвы бы он подошёл.

Ещё с предидущих рождений творя людям благо,
Он сверстников всех в добродетели опередил.
Сияньем сполна озарён благочестия флага,
Он на воплощенье всех качеств благих походил.

И так этот мальчик сказал — «Отдаюсь в ваши руки:
Родителям лишь расскажу о решеньи своём!»
Обрадовались глашатаи и потёрли руки —
— «Ты к нам поскорей воротись: мы тебя подождём!»

И так, этот брахманский сын зашёл в дом свой беспечно,
И молвил отцу вместе с матерью — «У алтаря
Отдам своё тело, что жить будет не бесконечно
Для жертвы кровавой заради владыки-царя.

Пожалуйста, мне разрешите свершить это действо,
Которое, верно, спасёт от напастей страну.
Так от нищеты поизбавится наше семейство,
И долг свой сыновний той жертвой своей я верну!

Вы вместо меня обретёте статую из злата,
Которая очень большая: размером с меня:
:Она в драгоценностях выглядит очень богато,
И сто деревень вам впридачу дадут за меня!

Отдав себя в жертву, высокой достигну я цели,
А вы сыновей обретёте, богатыми став:
В нужде беспросветной ведь вы сводите еле-еле
Концы с концами, родители. Иль я не прав?»

— «С тобой что случилось, сынок? Что за чушь ты болтаешь?
Иль под злой звездой оказался ты, сын милый наш?
Ты нас, вероятно с отцом палачами считаешь…
Твой разум, весьма вероятно, обуяла блажь!

Ужель ты считаешь, сынок, что тебя отдадим мы
Заради богатства тем людям? Ведь это же бред!
К тому же, какой же ребёнок, о сын наш родимый,
Отдаст себя в жертву такую себе же во вред?»

Ответил родителям мальчик — «Мой разум в порядке.
Вы речь мою выслушайте, мои тятя и мать.
Кровь, слизь, нечистоты, моча отвратительно гадки:
:Пронизанна ими насквозь тела каждая пядь!

Невечная, мерзкая плоть — это поле, где всходят
Ужасные хвори и лиха и множество бед.
А дней и ночей вереницы нас к смерти приводят:
:Все это глаголят нам строки немеркнущих Вед!

В изменчивом мире невечное бренное тело,
Однако, одну может пользу собой принести.
Для счастья других этим телом пожертвовать смело —
— Вот высшее благо для всех в человечьей плоти

Коль не совершу ради вас я тот подвиг посильный,
То прок мне какой это тело, как бремя, влачить?»
Так маленький мальчик, в своём дерзновении сильный,
Сумел своих мать и отца, все-таки, убедить.

Отправился мальчик скорее туда, к царским слугам,
И с ними к родителям вновь возвратился тотчас.
И так наградили глашатаи их по заслугам:
:Златую статую отдали и царский указ.

Затем этот мальчик, а также отец вместе с матью,
Пустились в дорогу, узреть чтоб монарха скорей…
Сопровождаемы с пышностью царскою ратью,
Они прошли через десяток дворцовых дверей.

Представила их королю Читракуты охрана,
И царь, увидав их троих, был несказанно рад:
Не мог он очей оторвать от того мальчугана.
И зрел на него, как на снадобье — выпивший яд.

Он мальчика этого, что был залогом успеха,
Украсил цветами а также сандалом натёр.
Его усадив на слона, царь в то место поехал,
Где жил брахма-ракшас, исполнить дабы уговор.

Там, на этом месте, где рос тот баньян многомощный
Священник придворный магический круг очертил.
Свершив, наконец, ритуалы, тот жрец полномочный,
Огня языки возлиянием масла почтил.

И, в то же мгновенье раздался как молнии грохот:
Пугая обличьем, пришёл брахма-ракшас туда.
Как гром прокатился его ужасающий хохот:
:Он с промысла шёл, возвращаясь домой как всегда.

Упившийся кровью, сверкая очами ужасно
Повергнув ту местность своим чёрным телом во мрак,
Он декламировал Веды по ходу прекрасно.
То был Джваламукха — учёный ракшас-вурдалак.

Сказал ему Чандравалока в почтеньи склонившись —
— «Я жертву привёл для тебя, о, Писаний знаток:
:Прими же её, от обиды своей отстранившись.
Вот мальчик семи лет от роду, что схож на цветок!»

При этих словах людоед облизнул свои губы,
И осмотрев его, не обнаружил порок.
Тот мальчик подумал — «Мне Рай и Спасенье не любы:
:Себя принесть в жертву заради других я обрёк!

Пускай жизнь за жизнью я плоть свою жертвовать буду
Для всяких существо бескорыстно, чтоб благо принесть.
И Боги на Небе явились, и, видимы люду,
Вниз стали цветочки бросать, воздав мальчику честь.

Затем мальчугана пред ракшасом тем распростёрли:
За руки — за ноги родные держали его,
И царь для начала, клинок свой примерив на горле,
Занес его вверх, чтоб уже обезглавить его,

Но мальчик, вдруг, расхохотался и все позабыли
О том, что они проводили закланья обряд.
С ракшасом совместно они в удивленьи застыли,
И в лик его, полный блаженства, направили взгляд…

Поведав историю эту владыке народа,
Ветала задал царю вновь, как обычно, вопрос —
— «О, славный потомок великого царского рода,
Ответ твой разумный услышать я жажду всерьёз.

По какой причине тот мальчик стал громко смеяться,
Хотя ему жить оставалось всего только миг?
Ответить на этот вопрос ты изволь постараться,
Коль в эту историю ты всем сознанием вник.

А коль не ответишь — тебя ожидает несчастье.
Ты примешь сию же минуту ужасную смерть:
Твоя голова, о, монарх, разорвётся на части,
И кровью лазурной забрызгает кладбища твердь.

На этот вопрос так ответил страны повелитель —
— «Ужасом объят, всяк живущий на помощь зовёт
В надежде, что этот призыв вдруг услышит родитель,
И отпрыска из ситуации трудной спасёт.

А, ежели нет, то свой глас он к царю обращает,
Желая неистово этим спасенье обресть,
Поскольку монарх от напастей народ защищает:
Его заключается в этом призванье и честь.

Лишь после того эта личность свой голос возносит,
Чтоб жизнь его и достоянье спасло Божество:
:Его, сложив длани, с отчаяньем в голосе просит,
Попавшее в беды, от страха трясясь, существо.

Но в ситуации этой все было иначе:
:Родители, алчности полны, держали его;
А царь же спасал себя и, всех, кто был, озадача,
Клинок свой занёс и хотел обезглавит его.

А божество, что там было, на жертв приношеньи,
Хотело сожрать поскорей мальчугана того,
Но этот беспомощный мальчик нашёл утешенье:
:Он начал смеяться над тем, отрешён от всего.

Он думал тогда — «Их объяли незнанья оковы.
Заради зловонного, полного всех нечистот,
Невечного тела они, как умом нездоровы,
В своём мракобесьи дошли до чего уже: вот!

Подверженно всяким напастям невечное тело:
:Они же пытаются яро его сохранить.
Мгновенье всего и душа из него улетела,
Оставив ту плоть на земле разлагаться и гнить.

Ведь даже Бог Брахма, творец необъятной Вселенной
Погибнет, бесспорно, погаснет свет Солнца, Луны
Какою ценой ради плоти зловонной и тленной
Они заплатить собрались все, безумья полны?!»

Вот и рассмеялся пред силой того заблужденья
Тот маленький брахман. Он также был рад потому,
Что цель свою этим достиг.» Слыша то откровенье,
Ветала сбежал от царя канув прямо во тьму.

Но без колебаний назад пошёл царь Пратиштханы,
Поскольку незыблемы души великих людей:
:Они безразмерны как-будто моря-океаны,
И столь же безмерны глубины их светлых идей…

Продолжение: Рассказ двадцать первый

имя

Эл. почта (не публикуется)

сайт

Δ