И снова вернулся назад средь тумана и мрака
Ко древу шиншапа тот твёрдый в стремленьи король
Его окружала кладбища большая клоака,
Похожа собою на адских страданий юдоль.

Взвалив труп на спину, царь двинулся прежним маршрутом
Средь призраков, ведьм и огней погребальных костров
Бесстрашный монарх шёл назад в окружении лютом
В который уж раз, словно был он умом не здоров.

Опять ему молвил Ветала, во трупе сокрытый
Послушай ещё мой рассказ, Повелитель страны
И стал слушать этот рассказ Государь именитый
Таща мертвеца на спине в тусклом свете Луны…

О трёх нежных царицах

Когда-то давно, в Удджаини, Аванти столице
Жил царь Дхармадхваджа, там правя народом своим
С ним счастливо жили три очень прекрасных царицы
Царь очень привязан был сердцем к тем жёнам троим…

Под стать королю, они были достойного рода
В их жилах текла голубых тонов царская кровь
Они обожали монарха, владыку народа
И, словно бы лотос — пыльцу, источали любовь

Одну из цариц этих трёх Индулекхою звали:
Она вызывала собой восхищенье царя
Царица вторая, подобна звезде — Таравали:
Она своё имя носила, как видно, не зря

А имя же третьей царицы — Мриганкавати
Так царь окружил свою жизнь их тройной красотой…
И, вот, наступила Весна наконец, очень кстати,
Поправ злую Зиму лотосоподобной пятой.

Тогда царь с царицами вместе решил поразвлечься
И с ними совместно отправился в царский свой сад,
Дабы отдохнуть от рутины, на травке разлечься,
И созерцать буйство красок — Весны результат

Царя окружали шедевры весенней природы
Весенней палитры он зрел проявленья везде.
Царь милостью тешился тёплой весенней погоды
И видел как лотос свой цвет распускал на воде

Лианы свисали с роскошных дерев карникара,
Бутонами ярких соцветий отягощены:
Повязаны с ними, как-будто достойная пара,
Лианы являли прообраз прекрасной жены

Они, изгибаясь дугою под тяжестью цвета,
Собой походили на лук Купидона порой
Они, извиваясь в лучах полудённого света
Свой запах пускали по ветру, как-будто хмельной.

А пчёлы, собравшись в полёте своём в вереницы,
Собою составили лука того тетиву
Вокруг щебетали скворцы, жаворонки, синицы
Ныряя в полёте в оттенка смарагда траву

Там сладостно пели, скрываясь от взоров кукушки,
И царь с тремя жёнами жадно вбирали тот звук.
Они, свой ковёр расстелив, разлеглись на опушке
И тешились жизнью совместно, в присутствие слуг.

Царь, сходный собою с Махендрой, Владыкою Рая,
Супругам своим наливал опьяняющий мёд.
Так, эти супруги в блаженстве порой замирая,
В весеннем садочке оставили бремя забот.

Царицы, к устам поднося драгоценные кубки,
В напиток добавили образ своей красоты,
На их серебре отпечатав с помадою губки,
Собой что напомнили яркой расцветки цветы

И царь, взяв их кубки из рук, допивал те напитки
И полнился сладким безумьем весенней поры.
В одежде, расшили которую золота нитки,
Король походил на Светило, что греет Миры.

И, вот, Индулекха игриво к царю потянулась,
И лотос в её волосах вдруг упал на бедро.
И всё окружение царское вдруг ужаснулось:
Кровавая рана проникла до мяса в нутро!

Воскликнула — «Ах!»: та царица от боли ужасной
И все увидали её перекошенный лик.
И пала без памяти та, над собой уж не властна…
Забегали слуги в тревоге и подняли крик.

Они опахалом принялись махать на царицу
И брызгать водой на неё стали со всех сторон:
Печать беспокойства весьма изменила их лица…
И, вот, Индулекха очнулась, издав громкий стон…

Её отвезли назад в город и царь Дхармадхваджа
Поднял врачевателей всех по тревоге тогда:
Они наложили повязку жене махараджа
С целебною мазью, сказав — «Будет жить: не беда!»

Так царь, много раз приходя, уяснил наконец-то,
Что рана от лотоса уж не тревожит её
С женой Таравали нашел он спокойное место,
Чтоб с ней провести в наслаждении время своё:

То была дворцовая крыша. Под лунным сияньем
С женою, подобной звезде провёл время супруг.
Застыла в объятиях мужа она изваяньем,
Под небом полночным во сне коротая досуг.

Но вот, ветерок одеянья откинул царицы,
И лунные лучики тела коснулись её.
Её бархатистая кожа оттенка корицы
Открыла для Неба всё великолепье своё.

Тотчас же проснулась царица и тьму огласила —
— «Горю я, горю!» Подскочил перепуганный царь
На теле её, что Луна из Небес осветила
Ожоги узрел удивлённый весьма государь.

Спросил у супруги монарх — «Что с тобою случилось:
На теле твоём я узрел волдырей без числа?»
Сказала ему Таравали — «Я впала в немилость:
Луна моё тело как жарким огнём обожгла».

И с теми словами царица зело разрыдалась,
И царь, паникуя, тревогу поднял во дворце.
Затрясся дворец, и вся свита тотчас же сбежалась,
Печать беспокойства при этом храня на лице.

Им царь повелел втереть в кожу ей мазь из сандала
Как можно скорее, не смея тянуть канитель.
И, дабы царица кричать среди ночи не стала,
Велел он ей сделать из лотоса нитей постель.

Узнала о переполохе том Мриганкавати,
Что третьей женой приходилась владыке страны.
Решила она, что проведать царя будет кстати
И молча пошла по дороге под светом Луны.

Но, вот, незадача случилась той тихою ночью.
Царица услышала: рис дробят в ступе, вдали.
Тот звук ей ударил по слуху, всего средоточью:
От боли невиданной ноги её подвели…

«Ах! Я умираю!»: воскликнула та королева,
И рухнула наземь и руки ушибла притом.
И свита опять заметалась направо-налево:
Все плакали с ней в униссон в состраданьи святом.

Её отвели те назад и в постель уложили
И та в своем ложе кричала от боли вовсю.
Увидели все, что её синячки сплошь покрыли,
А также царапины мелкие — полностью, всю.

Как-будто бы чёрные пчёлы на лотосе белом
От звуков удара песта синяки были сплошь.
Монарх прибежал и склонился над ней своим телом:
От шока царь-батюшка был на себя не похож.

Он тут же сказал лекарям, врачевателям плоти,
Чтоб мазью сандаловой смазали тело жене,
А также иными маслами. Так в пене и поте
Металась вся свита, забыв о еде и о сне.

И царь пригорюнился сильно — «Вот так испытанье:
Цветочек упал и раненье у первой жены;
Вторую жену обожгло лучей лунных касанье;
В царапинах и синячках тело третьей жены

От звука, что было чуть слышно. Какая досада!
Чувствительность, лучшее качество стало бедой:
Кувшины с нектаром вдруг стали исполненны яда.
От этих несчастий я стал, вероятно седой…»

Так, с этими мыслями бегал владыка народа
До самого утра по разным покоям дворца,
И ночь показалась ему словно четыре года:
:Все то было видно в его выраженьи лица.

К утру, когда Солнце взошло эскулапы сказали
«Дела на поправку пошли наших трёх королев:
Не зря мы над ними три стражи ночные стояли!»
И царь с облегчением выдохнул, повеселев

В конце концов, стали здоровыми жёны владыки
И царь, в наслаждении с ними, как прежде, зажил.
Тройной красотой окружен, тот правитель великий
Храня государство от терниев жил — не тужил.

Скажи мне, о, царь Пратиштханы: какая царица
Из них была самая телом чувствительная?
А коли не скажешь, твоя голова разлетится
И на этом месте окончится сага твоя!

Ответил Тривикрамасена — «Конечно, то была
Мриганкавати, которая третья жена.
Поскольку от звуков песта её тело побило,
Вне всяких сомнений, чувствительней всех их — она!

Таравали и Индулекха — две этих царицы
Чувствительны очень, а также безмерно нежны,
Но им всё-таки далеко: смею я извиниться,
До Мриганкавати — чувствительной самой жены.

Ведь рана от лотоса, павшего на Индулекху
А также ожог Таравали от лунных лучей
В сравненьи со звуком, жену превратившим в калеку
Вне всяких сомнений — игра, что не стоит свечей

Как только царь это сказал, труп во тьме испарился,
И снова, как прежде, повис на верёвке опять.
Монарх терпеливо ударам Судьбы покорился,
И в южную сторону вновь бодро двинулся вспять.

Продолжение: Рассказ двенадцатый

имя

Эл. почта (не публикуется)

сайт

Δ