Под древом шиншапа явился правитель народа
Взвалив на плечо мертвеца, он отправился в путь.
Ветала сказал — «О, потомок достойного рода
Послушай рассказ мой а также войди в его суть.

О неосторожном брахмане

Есть град на Земле — Варанаси, живёт где сам Шива,
Великий Носитель Трезубца, Владыка Всех Гор:
:На береге Ганги он расположился красиво
В миру человеков известен тот град до сих пор.

Жил брахман богатый там: звали его Девасвами,
Которого местный правитель весьма уважал.
Потомка имел он и звали его — Харисвами:
:Единственный сын лишь собой его род продолжал.

Имел Харисвами жену — распрекрасную даму:
Творец её создал, наверное, после того
Когда мастерства он набрался, создав Тиллоттаму
И прочих небесных красавиц, шедевров его

Такой красотой неземной и телесным сияньем
Творец наделил её, сходную ликом с Луной.
Она отличалась невинностью и обаяньем,
И  была, вне всяких сомнений достойной женой.

Её звали Лаваньявати. Однажды средь ночи
Уснул Харисвами, трудами любви утомлён:
:Оставив свой дом и дела и богатство и прочее
В Страну Сновидений он разумом был устремлён.

Лежал он с супругой на крыше родимого дома,
Залитой прохладным свечением полной Луны:
Обоими ими сполна овладела истома,
И вместе, бок о бок довольно сопели они…

И в это же самое время в просторах небесных
Летел видьядхара один, своевольный весьма:
Погрязнув в невежестве и представленьях телесных
Искал он лишь женщин: ему не хватало ума…

Его звали Маданавега — «Движим Купидоном»:
Лаваньявати узрел он та дива спала.
Отбросив одежды, лежала та с мужем законным
Как-будто апсара красива а также мила.

Увидев её совершенное женское тело
Влюбился тотчас видьядхара в красавицу ту.
Как-будто бы ястреб, он с неба спикировал смело,
Со скоростью дикой, её подхватив на лету.

И тут же сокрылся как ветер в небесных просторах
И Харисвами проснулся, законный супруг —
— «Лаваньявати, чья кожа бела, словно творог
Исчезла во тьме неожиданно из моих рук…

О, горе мне! Как то случилось? Понять не могу я
Быть может прогневалась та на меня и ушла
А, может, та зрит, как в отчаяньи я паникуя
Мечусь и вращаюсь по кругу как-будто юла,

И держится та за живот и тихонько смеётся?…»
Так думал тот брахман, терзаясь пропажей жены
Он, всё же надеясь, что Лаваньявати найдётся,
Бродил по двору, освещённому светом Луны

Родимого дома он все обыскал закоулки
И крыши пространство он полностью всё осмотрел.
Окрестности дома и близкие все переулки,
И сад, шелестящий листвой бедный муж обозрел.

Метался он влево и вправо, туда и обратно
Но, всё же не мог он супругу свою отыскать
Обдумывал он, где же кроются «белые пятна»…
Терпение мужа уж стало совсем иссякать

Разлучен с супругой своей, он залился слезами
И горек весьма был его прерываемый плач —
— «О, луноликая дева с большими глазами,
Во мраке полночном себя от меня ты не прячь!

Неужто же Ночь тебя скрыла от зависти чёрной,
За то, что сравнилась ты с нею своей красотой?
Сокрыла она тебя тьмою густой, иллюзорной
Меня попирая в издёвке своею пятой.

Твоей красотою сражённа, она испугалась,
И, пользуясь случаем, что ты пропала во тьме,
Владычица-Ночь меня потчевать лаской принялась
Лучами Луны, как рукой прикасаясь ко мне.

Но жгут меня эти лучи, словно жаркое пламя
Они, словно стрелы, отравленны ядом змеи…
Разлука с тобою меня беспощадно тираня
Крушит, словно бешенный слон все надежды мои!»

Так долго оплакивал брахман пропажу супруги,
Пока не прошла, наконец-то ночная пора.
Бродил Харисвами как-будто бы в замкнутом круге,
И страшная боль его не унялась до утра.

Лучи восходящего Солнца, прямые как иглы,
Рассеяли сумрак по всем десяти сторонам,
Но горе с отчаяньем, что Харисвами настигли,
Остались носить его, словно корабль по волнам.

С восходом Гонителя Мрака, Светила Дневного,
Страданья его увеличились в тысячу крат:
:Терзали душевные муки и снова и снова —
— Познал Харисвами беду, что страшней всех утрат.

Как молоко закипая, горшок покидает,
Так боль той разлуки в атаку пошла через верх:
Пространство вокруг Харисвами как-будто рыдает,
Свет Красного Солнца как-будто от горя померк…

Пытались утешить его все друзья и родные,
Но, всё же, не смог Харисвами покой обрести:
Ни родичей всех уговоры, ни средства иные
Бессильны его были из огня боли спасти.

«Моя Лаваньявати здесь постоянно купалась
А здесь та стояла. А здесь наряжалась она
Вот здесь рукодельем частенько она занималась.
Гулять здесь любила моя дорогая жена

Так, с этими стонами, всюду бродил Харисвами
И, это  глаголя, казался безумным совсем
Его родичи утешали такими словами —
— «О, наш дорогой! Брось скорбеть! Успокойся на сем!

Зачем убиваешься ты, ведь жена твоя жива,
И ты обретешь её вновь, коль останешься жив.
Найдётся супруга твоя, распрекрасная дива!
Не будь как корабль, который наткнулся на риф!

Коли успокоишься ты, то отыщешь супругу
Ведь для решительных слов «невозможное» — нет!»
Так, очень стараясь помочь Харисвами как другу,
Они говорили строфами немеркнущих Вед.

И, вот, он обрёл вновь надежду и принял решенье —
— «Раздам всё своё я имущество, что накопил
В священных криницах потом я свершу омовенья:
Кто это содеял, тот всяческий грех искупил.

А, может быть, встречу жену свою в этом скитаньи
Обдумав всё то, Харисвами забыл о тоске
Созвал он всех брахманов в дом свой богатый заранее
И рвения полон, свершил омовенье в реке.

На следующий день, когда брахманы все заявились
Устроил он праздник для них с изобильем еды:
Столы там от блюд всевозможнейших вкусов ломились
И гости вкушали те яства, рассевшись в ряды

Затем, когда брахманы съели роскошные яства,
Свои насладив языки, тот закончился пир.
Раздал Харисвами с почтением всем им богатства,
Прозрев всею сутью страданий исполненный мир.

Раздав всё имущество личное всё, без остатка,
Лишь брахманство он не раздал, удержав при себе.
Простившись со всеми гостями, поевшими сладко
Ушёл Харисвами скитаться, отдавшись Судьбе.

Надежду питая супругу обресть, что пропала
Начал Харисвами святые места обходить
И вот, как положено, жаркое время настало
И всем существам принялось беспощадно вредить

Как яростный лев, оно всяких существ убивало
И Солнце ему заменило оскаленный лик
Лучи его, словно бы грива немного-немало
Объяли весь мир под собой, что безмерно велик.

Ветра раскалённые, вея над бренною твердью,
Своим обжигали полётом различных существ.
Напомнив дыхание Ада, обнявшись со Смертью,
Ветра переполнили мир, что страдает от бедств

Свирепый, неистовый зной иссушил водоёмы,
И дно оголил их, растрескалось что без воды.
Пребудучи словно медведь в состоянии дрёмы,
Лишённые лотосов, быстро зачахли пруды.

На сердце, что разорвалось от невиданной боли
Похожими стали озёра, чья влага — ушла
Деревья смиренно согнулись, покорные доле
И, словно скорбели — «Весна, почему ты ушла?»

Их листья смарагдовые яркий цвет потеряли
И стали похожи на губы, запёкшиеся:
:Деревья те листья в жару, то и дело, теряли
Ветвями, как немощный старец руками тряся.

Измучен разлукой с любимой и Солнцем палящим,
Голодный и жаждующий, пылью покрыт и устал,
Был схож Харисвами собою с поленом дымящим,
Покинувшим жаркую печь, свой родной ареал…

Не в силах держать был он для подаяния кружку.
И нем был как рыба, не в силах вести разговор.
Он, в поисках пищи, забрел в малую деревушку
И тут же направился в первый попавшийся двор.

Там жил Падманабха: он брахманом был по рожденью.
Он занят был тем, что гостей во дворе угощал
И, вот, Харисвами, от слабости сходный растенью
Зашёл за ворота, слегка поклонился и встал.

Во дворике гости сидели, теснясь и толкаясь:
Там яблоку некуда было, наверно, упасть,
Поэтому брахман стоял, не задеть их стараясь,
А гости еду уминавшие, тешились всласть…

Жена Падманабхи заметила вдруг Харисвами:
Полна состраданья, подумала женщина та —
— «Мы, чёрствые сердцем следим только лишь за гостями,
Которые заняли все в нашем доме места.

А сей пилигрим, склонив голову, изголодавшись
Пришёл к нам во двор, попросить пропитанья себе.
Весьма истощённо он выглядит, долго скитавшись
Он слаб и не может сейчас заявить о себе.

Скитаясь местами святыми, путь очень далёкий
Проделал сей путник, изволивший нас посетить
Запали весьма глубоко его белые щёки,
Глаза провалились… Ну как его не угостить?

Насыпала добрая женщина целую плошку
Отборного риса со сливочным маслом ему —
— «Насыться, пожалуйста, мил человек, на дорожку
Там, рядышком пруд небольшой: ты ступай-ка к нему,

Поскольку наш дворик гостями весьма переполнен.»
Сказал Харисвами хозяйке — «Спасибо тебе!»
Большой благодарностью к женщине весь преисполнен,
Он взял эту плошку с дымящимся рисом себе.

К пруду подошел он и плошку поставил под древо,
А сам в том пруду омыл ноги и руки себе,
И стал ополаскивать рот. Вдруг откуда-то слева
Орёл сел нежданно: поймал он добычу себе.

Змею смертоносную чёрную в клюве держал он:
Она, умирая, его попыталась обвить.
Успела змея та, что широко пасть разевала,
Своей ядовитой слюной этот рис отравить…

И, вот, Харисвами под дерево это вернулся,
Не видевший, то, что случилось минутой назад
И к плошке с тем рисом рукою своей потянулся.
Не зная о том, что змея в нём оставила яд.

Был очень голодный он и съел весь рис очень жадно,
И, вскоре почувствовал в чреве он боль без границ.
«Того существа положенье весьма безотрадно,
Кого повергает Судьбы изволение ниц.

И, так, для меня этот рис, что был сытный и вкусный,
Стал словно бы яд смертоносный…»: и так, простонав,
Дополз он до дома хозяйского, бледный и грустный
И громко хрипеть стал, жену Падманабхи узнав —

В том рисе, что ты мне дала, была, видно, отрава:
Кто яд может заговорить поскорей позови,
Иначе ты пред Правосудием будешь неправа,
Ведь руки твои будут в брахманской красной крови.

Жена Падманабхи, услышав сие обвиненье
Воскликнула — «Что же творится в миру под Луной!?»
Но брахман уж был неподвижен как-будто растенье:
Глаза закатив, он ушёл навсегда в мир иной…

Хозяин, гостей угощавший, зело разозлился
И выгнал супругу из дома у всех на очах —
— «То из-за тебя, негодяйка наш гость отравился,
И словно бы лотос в песке раскалённом, зачах!»

Хотя жена была невинна и гостеприимна,
И была чиста перед Богом и брахманом тем,
Не стала оправдываться и ругаться взаимно,
И тихо покинула мужа и дом насовсем.

Пошла та в святые места творить пост и аскезы,
Себя чтоб очистить и грех этот искоренить,
И Бог Правосудья, которому нет антитезы,
Не смог до сих пор дело о Харисвами решить.

Убит был сей брахман: кто был в его смерти виновен:
Быть может змея то была, что излила свой яд?
А, может орёл, что сжимал её в клюве виновен?
А, может, кто дал эту пищу был в том виноват?

На деле на этом лишь нету поставленной точки:
Решить ту дилему, монарх многомудрый изволь,
А то разорвётся твоя голова на кусочки.
Спеши поскорее ответить мне, славный король!»

Царь, выслушав речи веталы, ответил на это —
— «Вина не лежит на змее — в том сомнения нет.
Что яд её вытек, она виновата ль за это:
Её ведь терзал злейший враг, чтобы съесть на обед.

А виноват ли орёл, сильно мучимый гладом:
Он пищу свою убивал, чтоб остаться в живых.
Вины за ним нет: он хотел подкрепиться тем гадом,
И нету вины у супругов у этих двоих.

Они, пребывавшие в благости, Долгу служили,
Добро совершая без корысти, были чисты.
Нельзя допустить, чтоб они такой грех совершили,
Поэтому, три эти версии были пусты.

А в брахмана смерти виновен глупец безотрадный,
На этих троих возложивший ужасный тот грех…»
Покойничек вместе с веталой, зелёный и смрадный,
Умчался куда-то, издав на прощание смех.

А царь, потерявший его, не отчаялся духом,
И снова, исполнен решимости, двинулся вспять.
Стремясь к своей цели, король не повёл даже ухом
И к древу шиншапа, как должно, вернулся опять.

Продолжение: Рассказ четырнадцатый

имя

Эл. почта (не публикуется)

сайт

Δ